Жиган

Под утро Иван все же заснул. И не слышал, как Иннокентий Самуилович, заглянув в его комнату и убедившись, что ночной гость спит, тихонько собрался и вышел из дома. Отсутствовал он примерно часа два. А когда Иван проснулся, то увидел у своего изголовья стул с аккуратно сложенным на нем визитным костюмом. Поверх него лежало фланелевое полотенце. На спинке стула висело демисезонное полупальто, а возле ножек стояли начищенные до блеска штиблеты. Рядом с ними стояли шесть аптечных склянок. На одной с желтоватой жидкостью было написано: «Машинное масло». На другой, с более густой коричневой массой, была наклейка: «Цилиндровое масло». Третья баночка была с маслом веретенным. Четвертая – с норвежской ворванью. Пятая склянка была заполнена почти черной массой и имела наклейку: «Масло вагонное зимнее».

Шестая баночка, самая маленькая, содержала очень ценное костяное масло, частично вытягиваемое из костяного мозга животных, частично получаемое из бычьих и овечьих костей. Оно имело невероятную липкость, не становилось прогорклым, употреблялось для смазки точных приборов и «тонких» механизмов и стоило дороже других масел.

Сам же Иннокентий Самуилович сидел за складным столиком возле окна, выходящего во двор, и что-то колдовал с белилами, разнокалиберными кисточками, тушью, чернилами, лупой и прочими принадлежностями бирочника[12], изготавливающего дублеты[13].

– Проснулись? – не поворачиваясь к Голенищеву-Кутузову, произнес он. – Погодите минутку, сейчас кое-что закончу, и будем завтракать.

Эта минутка растянулась почти на час. Но Иван не торопил мастера и не лез под руку: терпеливо ждал, когда тот завершит начатое.

– Ну вот, ваша метрика готова, – наконец отодвинулся от стола Иннокентий Самуилович. – Вернее, выписка из метрической книги. Проголодались?

– Да не очень, – ответил Иван.

– Пойдемте в столовую, – предложил хозяин.

Откушали, чем бог послал: небольшой кусок говядины, с пяток картофелин, репчатый лучок, брынза с хлебом, а еще был крепко настоянный квас.

Вернувшись в комнату, Иван спросил:

– Позвольте взглянуть?

– Да ради бога, – охотно ответил Иннокентий Самуилович.

Иван подошел к столику. На нем лежала серого цвета бумага с гербом в самой верхней части, под коим вилась ленточка с надписью: «Московской синодальной типографии».

Бумага была озаглавлена так:

«Выпись из метрической книги, часть первая, о родившихся, за 1897 год».

Документ был разлинован явно типографским способом на несколько столбцов.

Под столбцом, озаглавленным «Имена родившихся», стояло: «Петр». Под столбцом «Звание, имя, отчество и фамилия родителей и какого вероисповедания» значилось:

«Города Великие Луки Великолукского уезда Псковской губернии мещанин Степан Петров Голованов и законная его жена Елизавета Григорьева, оба православные».

В графе «Звание, имя, отчество и фамилия восприемников» имелась такая надпись:

«Города Великие Луки Великолукского уезда Псковской губернии мещанин Ананий Карпов Кошелев и села Горки Успенской волости Великолукского уезда Псковской губернии священническая жена Екатерина Демьянова Ильинская».

В самом низу бумаги стояла круглая печать с изображением церкви посередине и словами по ободку: «Цер. Вознесения Христова г. В. Луки Великолукского у. Псков. Губ.».

– Значит, теперь меня зовут… – Иван чуть помедлил, – Петром Степановичем Головановым? И я – мещанин и уроженец города Великие Луки Псковской губернии?

– Именно так, – ответил Иннокентий Самуилович и добавил: – А что, вам не нравится?

– Да нет… – неопределенно ответил Голенищев-Кутузов. – А почему именно Голованов? – поинтересовался он. – И именно уроженец Великих Лук? Ведь это не случайно, верно?

– Конечно, не случайно. Петр Степанович Голованов из Великих Лук действительно имеется. Вернее, был. Кстати, ваш одногодок. Теперь его нет. И если, к примеру, кто-то возьмется проверить вашу метрическую запись, то она подтвердится…

– Вы… – Иван запнулся, не зная, как назвать деяние Иннокентия Самуиловича, – настоящий мастер своего дела.