Жиган

– Может, и мне нужно было остаться? А, Голован? – спросил Козырь. На что получил ответ:

– У Кочета пятеро обученных бойцов. Справятся небось с тремя-то болвашками…[72]

Доехали до дома без последствий. Стали ждать Кочета с пацанами. Те заявились перед самым рассветом. Все. Только у одного, по кличке «Солод», кровянила щека: малость задело пулей. Что до милицейских, то их положили всех…

Резонанс по Москве, на что и рассчитывал Голован, был большой: как-никак, ограбили наркомфиновскую контору и увели без малого два пуда драгоценностей у Гохрана! Да еще убили сторожа и застрелили трех милицейских. Слаба совдеповская власть, коли у нее под носом такое происходит…

Пацанам хевры было велено залечь на дно: никаких противоправных дел не творить и, стало быть, не подставляться, сидеть тихо и не высовываться. Разве только сгонять за хавкой, коли приспичит.

После налета на Московский городской ломбард Голован перестал встречаться с Машей. Пропал. Сгинул, словно его и не было никогда. С квартиры, где она бывала, он съехал. Маша, соскучившись и не получая от него никаких вестей, заявилась однажды к нему, но дверь ей открыла какая-то женщина в бумажных папильотках.

– Вам кого? – подозрительно глядя на девушку, спросила она.

– Мне Виктора Ивановича.

– Здесь такие не проживают, – ответила женщина в папильотках и захлопнула дверь.

Увы. Любовные истории так иногда и заканчиваются. Впрочем, не так уж и иногда…

Глава 9 Враг моего врага – мой друг

После той встречи с Голенищевым-Кутузовым в «Яре» (далеко не случайной), всколыхнувшей множество воспоминаний, бывший штаб-ротмистр лейб-гвардии драгунского полка Зиновий Миневич впал в глубокую задумчивость. Он, конечно, не поверил, что Иван Голенищев-Кутузов, сражавшийся против красной заразы в рядах Деникина и Врангеля, участвующий в контрреволюционном заговоре профессора Таганцева, просто «вольный человек», смирившийся с тем, что большевистская власть расстреляла его брата, старшую сестру, да и его самого… Наверняка захочет отомстить. Зная активную и непримиримую натуру бывшего корнета, Зиновий Лаврентьевич предположил, что Голенищев-Кутузов отнюдь не сидит сложа руки. Возможно даже, что он уже что-то предпринимает. Ведь ему зачем-то понадобился он, Миневич, старый фронтовой товарищ. Что ж, если надо, так он готов помочь Ивану. Только вот в чем?

Голенищев-Кутузов позвонил Миневичу через несколько дней после налета на Московский городской ломбард. Хотелось узнать из первых рук, какие действия предпринимает милиция в поимке злоумышленников и чего в первую очередь следует опасаться.

Они встретились, как и было обговорено, у дворцовой Благовещенской церкви в Петровском парке.

Храм с четырьмя престолами, верхний из коих был освящен во имя Благовещения Пресвятой Богородицы, расписанный и обновленный перед самым Октябрьским переворотом, только что выпустил из высоких дверей прихожан. Так что, встретившись, Миневич и Голенищев-Кутузов сразу смешались с толпой верующих, возвращающихся после моления по своим домам.

До поры разговаривали ни о чем, пока Миневич не спросил, чем все-таки Иван занимается в Москве.

– Разным, – неопределенно ответил Голенищев-Кутузов и, остановившись, добавил, посмотрев своему фронтовому командиру в глаза: – Моя нынешняя задача – по возможности бороться против новой власти.

– Ее теперь уже не сковырнуть, – невесело заметил Зиновий Лаврентьевич. – Только голову себе расшибешь.

– А ты предлагаешь принять все как есть? И простить смерть брата и сестры?

– Я ничего не предлагаю, просто констатирую… Но большевики пришли надолго и сидят крепко. И эта новая экономическая политика, которую они теперь проводят… Все это не от слабости, а от силы. Они уже не боятся немного повернуть вспять. Временно, естественно… Все равно все ключевые позиции сосредоточены в их руках. А когда они еще более окрепнут, то снова все отберут. Или даже выкупят, поскольку новоявленные купчики хорошие налоги платят, и деньги у большевиков теперь появились значительные…

– Я знаю это, – ответил Иван. – Меня вполне устраивает наносить вред новой власти. Любой вред… И чем ощутимее он будет, тем я буду больше удовлетворен в своей мести.

– Понимаю, – кивнул Миневич. – Но кроме желания вредить нужны еще возможности и сила.

– У меня есть собственная маленькая армия, – после небольшой паузы сказал Голенищев-Кутузов.

Они возобновили движение по аллейке. Миневич молча переваривал слова Ивана, а Голован соображал, как бы окольно подвести субинспектора к рассказу о своих милицейских делах.

– Ну, а ты чем занят? – спросил он наконец как бы в продолжение начатого разговора. – Все преступников ловишь?

– Ловлю, – ответил Зиновий Лаврентьевич.

– Много работы?

– Много – не то слово… По самую маковку.

– Расскажи, – попросил Голенищев-Кутузов.

«Сейчас, если он откажется, он станет человеком, которого нужно опасаться. А если станет рассказывать о своих делах, значит, на него можно рассчитывать», – подумал Голован.