Жиган

А бригада Бахматова из МУРа в это время вплотную занималась выяснением лежбища банды Татарина. Из разрозненных сведений и свидетельских показаний удалось выяснить, что хаза Татарина и его людей находится в Хамовниках, в самом конце улицы Льва Толстого, что звалась еще пару лет назад Долгим переулком. И однажды утром, когда только-только пропели первые петухи, оперативные уполномоченные старшего инспектора Московского управления уголовного розыска Леонида Лаврентьевича Бахматова вместе с операми других отделов МУРа и местными милиционерами обложили хазу Татарина в два плотных кольца. На предложение Бахматова сдаться оттуда раздались выстрелы. Татарина, легко раненного в руку и пытавшегося выскочить в окно, еще раз подстрелили, уже в ногу, после чего его повязали местные милиционеры, стоявшие в оцеплении.

На допросе Татарин не запирался. Предъявленные обвинения признал, рассказал в деталях об убийстве Игоря Мамошина на квартире наводчицы Слепян, а вот о ней самой не сказал ни слова.

– Ничего не знаю, куда она могла пойти – не ведаю, – так отвечал Татарин следователям, когда они спрашивали его о местонахождении Маруси. А вот о Жигане Татарин немного рассказал. И признался, что это именно он предупредил о том, что старый знакомый Маруси Игорь Мамошин – мусор.

– Это Жиган мне сказал, что лех есть «девятка мусорская», – заявил Татарин. – Но я Жигана не знаю, первый раз его ухлил[91]. Сейчас таких разномастных полно по Москве шастает.

– А от кого сам Жиган узнал о Мамошине? – спросили Татарина.

На что тот, нисколько не сомневаясь, ответил:

– А у него там корж[92] один имеется. Он ему и стуканул про «девятку» вашу.

Суд над Татарином был суровый и скорый: «высшая мера социальной защиты». Выслушав приговор, он покачал головой и кинул быстрый взгляд на место у прохода в шестом ряду, где сидела молодая женщина. На ней была фетровая шляпка колокольчиком, платье с заниженной талией, полупрозрачная блузка и модные ботики на застежке-молнии. Поймав взгляд «уркача», она чуть кивнула Татарину.

Когда его увели, женщина взяла извозчика и приказала везти ее в проулок Самаринский, что меж Пожарной и Мытной…

– Голован, к тебе какая-то мамзелька просится, – вошел в закут к пахану Жердь.

– Что еще за мамзелька?

– Во! – выписал руками форму гитары Жердь.

– Ну, пропустите, коли «во!», – усмехнулся Голован, глянув на Козыря и Кочета, с которыми он сидел за небольшим столом и чертил план здания «Замоскворецкой сырьевой биржи», где планировался очередной налет.

Черед полминуты в «залу» вошла Маруся. С интересом оглядела жилище, неожиданно чистенькое, да еще пахнущее хвоей.

– Туда, – показал один из пацанов в сторону пахановского «кабинетика».

Она подошла к закутку Голована, огороженного фанерными перегородками, стукнула костяшкой согнутого пальчика в дверь и спросила:

– Разрешите войти?

– Входите, – ответил Голован, машинально одергивая пиджак.

– Здравствуйте, – сказала Маруся, войдя и оглядывая «кабинет» Голована. – Кажется, я вам помешала?

– Ничуть, – произнес Голован, пододвигая женщине стул. – Присаживайтесь, сударыня.

– Благодарю, – присела на стул Маруся.

Козырь и Кочет переглянулись: вот они, благородные манеры красивой жизни. Учись, брат…

– А вы… здесь так все вместе и живете? – спросила она своим бархатным голосом.

– Так все вместе и живем. Чем обязан вашим посещением?

– Я пришла предложить свои услуги…

Кочет присвистнул и едва не подскочил на своем стуле. Голован осуждающе посмотрел на него, но ничего не сказал.

– Вы не совсем правильно меня поняли, – ничуть не смутилась двусмысленностью прозвучавшего предложения Маруся. – Я пришла предложить вам свою помощь.

– Помощь в чем? – чуть насмешливо посмотрел на нее Голован: – Мы хипесом[93] не промышляем, и котов[94] среди нас нет…

– Так и я не кошка ветошная[95], – совсем не обиделась Маруся. – Начинала фармазонщицей. Потом была подсказчицей[96] у ширмача[97] Гриши Фартового, покуда его не повенчали[98]. Пристала к Татарину, была у него наводчицей, да сегодня его на мушку взяли[99]. На днях шлепнут…

По фене Маруся разговаривала знатно. Козырю и Кочету это понравилось. Да и подсказчица в их хевре отнюдь не помешала бы. Но они пока помалкивали, поскольку Голован их не спрашивал, а соваться поперек батьки было не в правилах хевры.

– Значит, Татарина скоро за кирпичный завод поведут[100], – задумчиво произнес Голован. – Печально.

– Печально, – согласилась Маруся. Однако скорби в ее голосе Иван не расслышал. – Вот я без дела и осталась… Возьмете к себе?

– У нас компания мужская… – начал было он, но Маруся его перебила:

– А у Гриши Фартового или у Татарина, думаешь, компания женская была?

То, что Маруся перебила пахана, явно не понравилось Козырю и Кочету. Она это сразу поняла, как поняла и то, что считаться с тем, что она женщина, тут никто не будет, хотя жиган был явно из бывших. Правила в хевре, похоже, были жесткие и касались поголовно всех…