Признаюсь, мне в этом смысле повезло. Еще до армии познакомился с фантазеркой, о которой вспомнил во время встречи с опытным жиголо Виктор`ом. Она была старше меня на вечность — на семь лет. Оригиналка постель не признавала принципиально. Она любила любить там, где ни одному более менее здравому… Словом, она трахалась в переходах метро в час ночи, в переполненных автобусах в час пик, в тамбурах конвульсивных электричек в час Ч.; елозила на гранитных памятниках Ленину, в багажниках малолитражек, на деревьях, в вольере бегемота, в реанимационных отделениях; оргазмила в ресторанах, на берегу моря, в море, в дырявых лодках спасателей; егозила на телевизорах, на подъемных кранах, в скоростных лифтах, в театрах во время премьеры; пихалась в редакциях модных журналов и книгоиздательств, на вернисажах, у кремлевской стены и так далее. Короче говоря, когда она, чуда, потребовала от меня fuck на чугунном лафете Царь-пушки, или, если это затруднительно, то внутри Царь-колокола, я понял, что на этом наши отношения, к сожалению, заканчиваются. Однако надо отдать должное сумасбродке — ей удалось стащить с моих глаз розовые очки, и теперь вижу мир таким, какой он есть.
Именно эти простые черно-белые краски господствуют в утреннем городе. Он просыпается, как человек восстает из глубокого омута похмелья. Туман размывает дома, улицы и лица ещё редких прохожих, шаркающих в смиренной тишине на заклание новому дню. Что он несет? Надеюсь, это будет не последний мой денек? Причин для беспокойства пока нет. Я только-только начинаю марш-бросок, будто нахожусь в дребезжащем брюхе самолета, створки люка которого медленно приоткрываются…
Меня не страшит мерцающая опасностью бездна, даже в ней можно выжить тому, кто научен действовать в экстремальных условиях. Моему другу не повезло, он слишком любил себя, и поэтому погиб. И теперь живые вынуждены будут его хоронить. Мамин любил, чтобы вокруг его клубилась толпа зевак, такая у него была слабость к эффектным жестам.
Я возвращаюсь домой — старенький будильник утверждает: семь часов, сержант. Падаю в койку, нечаянно вспоминая армейские будни и ночи. Там было проще, следует признать. Наши молодые жизни во время учений командованием закладывались в «процент смерти», и мы об этом знали. А здесь, на гражданке? Мирная бессмысленная бойня, к ней все скоренько привыкли. И верно: пускать друг другу кровушку надо, это самое простое средство для повышения жизнерадостного восприятия действительности всем населением.
Я уснул — и снился мне сон: я иду по улице, на улице — лица людей; лица приговоренных к смерти. Я иду по улице; у меня тоже лицо приговоренного к смерти, но я улыбаюсь солнцу. Я иду и вижу на перекрестке бронетранспортер, рядом с ним солдаты в пятнистой форме. У бойцов вместо глаз — бельма, но, кажется, они меня хорошо видят?
— Эй ты, — ор офицера. — Стоять! Руки вверх!
Вояки толкают меня на бронь боевой машины. Бронь тепла от солнца как крыша. В детстве я любил сидеть на летней крыше и глазеть в небо, свободное от облаков.
— Почему лыбишься, стервец! — орет офицер, ярясь лицом похожим на его же бритое колено. — Власть народа не уважаешь! Мы из тебя… душу вон… И ногой пинает бронетранспортер, который от удара неожиданно трещит так, точно боевая машина из фанеры…
И я просыпаюсь от звука — звука странного и неприятного. Такое впечатление, что дурная сила ломится в дверь. Впрочем, так оно и было. Удивившись, успел выглянуть в окно: казалось, московский дворик и панельный пыльный дом окружен основательным ОБСДОНом. В чем дело? Что за кошмарное явление в наши такие демократические времена? Где Катенька и который час? Сестры, слава богу, не было, а время — полдень. Зевая, поспешил к дощатой входной двери. Сон в руку? И меня хотят взять в оборот ратоборцы репрессивного механизма? Подозреваю, что младшенький Мамин так и не убыл к своим дорогим бабушкам.
— Кто там? — пошутил, поймав паузу между ударами, как миг удачи.
Мне ответили на языке мне хорошо знакомом — знакомом энергичными лингвистическими оборотами. Замок всхлипнул — брызнула сухая щепа. Я успел вывернуть ключ и сделать шаг в сторону — в боковой коридорчик. Три бойца в панцирных бронежилетах неловко и сумчато завалились в прихожую. Если была на то нешуточная нужда, то нейтрализовать мешковатых ментяг не составило бы труда — мне. Но зачем торопить события и нарушать УК РФ? Всегда найдется место подвигу.
— Стоять, — приказал человек в гражданском мятом и дешевом костюме, появившейся вслед за передовым отрядом. — Жигунов? — Я обратил внимание на его туфли. — Почему не открывал? — Башмаки были на модной, но дамской подошве. — У тебя, сукин сын, большие неприятности. — И взвизгнул. — Руки вверх, сволочь, я сказал!..
— Да пошел ты, — проговорил я, отступая на кухоньку перед пляшущими моноклями стволов автоматического оружия. — На каком основании?
— Поговори у меня, стервец, — заорал человек в гражданском. — мы из тебя душу…