Жил-был дважды барон Ламберто, или чудеса острова Сан-Джулио

— Да, уж эти китайцы всегда что-нибудь придумают, — соглашается главарь. — Но не будем терять времени на болтовню!

И он пишет записку, которая должна сопровождать палец:

«ЭТО ВТОРАЯ ДЕТАЛЬ БАРОНА, ЗАВТРА УТРОМ, ЕСЛИ НЕ ПОЛУЧИМ ДЕНЬГИ, ПРИШЛЁМ ЦЕЛУЮ НОГУ».

Увидев отрезанный палец, падают в обморок двадцать из двадцати четырёх директоров. Остальные прячутся под стол. Секретари делают записи о происходящем, даже не моргнув глазом.

Врач, вызванный для экспертизы, заявляет:

— Палец указательный правой руки, превосходно сохранившийся. Разрез точный, ровно посередине фаланги. Палец принадлежит человеку с отменным здоровьем, в возрасте от тридцати пяти до сорока пяти лет.

— Опять самозванец!

— Уплотнение на пальце, — продолжает врач, внимательно изучая его с помощью пятидесятикратной лупы, — представляет собой мозоль, типичную для боксёра.

— Что?

— Это значит, что хозяин пальца занимается боксом. Во всяком случае, тренируется с «грушей». Посмотрите сами.

— Синьор барон никогда не занимался боксом. Больше того, вот уже десять лет, как он является президентом общества, выступающего против силовых видов спорта. Он финансировал кампанию в печати против охоты и вольной борьбы. В Индии его наградили медалью «За кротость и смирение».

— Что ещё можно сказать о пальце?

— Тут имеются и другие заметные уплотнения. Они вызваны длительной работой на вёслах и трением о канат...

— Канат?

— Парус, господа. Парусный спорт.

— Моряк, значит?

Строятся и разные другие догадки о самозванце.

Когда врач, получив свой гонорар, уходит, остаётся основной вопрос — с какой стати этот самозванец даёт резать себя по частям вместо барона?

— Святой, может быть... Ведь остров носит имя святого, который приехал сюда, чтобы построить на нём свою сотую церковь.

— Барон Ламберто безусловно человек высоких достоинств, покровитель вдов и сирот, инициатор кредитования. Он, несомненно, набожен, боготворит финансы и так далее, и так далее. Но всё-таки мало вероятно, чтобы само небо заступилось за него. До этого ему ещё далеко.

— Надо бы поговорить со священником.

— Когда дело касается барона, то уж лучше с архиепископом.

— Господа, — призывает чей-то энергичный голос, — не будем смешивать земное и небесное. Для нас самозванец есть самозванец. Мы можем сделать сейчас только одно — отвергнуть его самозванство.

— Прекрасно! Вернём палец отправителю и напишем, что не признаём его собственностью барона Ламберто.

Предложение принято.

— Мы требуем, — добавляет ещё кто-то из самых смелых, — чтобы нам показали всего барона целиком!

— Очень правильное предложение!

— Сразу снимает все проблемы!

— Будем надеяться, что после этого требования барону не отрежут ещё что-нибудь.

— Но ведь речь идёт о самозванце.

— Ах да, я забыл.

И вот Дуилио уже вновь летит вверх по лестнице особняка мэрии и затем спускается обратно, преследуемый журналистами, фотографами и телерепортёрами обоего пола.

— Что происходит?

— К чему привели переговоры?

Дуилио показывает запечатанный конверт, в котором лежат палец барона, записка главаря банды и ответное послание двадцати четырёх генеральных директоров.

Снимок получается отличный, но конверт так и остаётся для всех загадкой.

Он слишком маленький, чтобы в нём могли уместиться двадцать четыре миллиарда.

Он слишком пухлый, чтобы в нём лежал только листок бумаги.

Со всех близлежащих холмов в морские подзорные трубы и астрономические телескопы тоже видны конверт, Дуилио с поднятой рукой и особняк мэрии. Вновь прибывшие (всё время ведь кто-нибудь подъезжает) наивно спрашивают:

— Кто это?

— Да это же знаменитый лодочник Дуилио, по прозвищу Харон.

— Интересно. А что он делает с конвертом в руках? Охотится за сокровищем?

9

Итак, Оттавио. Что делает милейший Оттавио? Как поживает?

С тех пор как на острове появились бандиты, он всё время как на иголках. Там, наверху, по-прежнему продлевают жизнь дяди. Значит, прощай наследство!

В кармане у него снотворное, с помощью которого он сам собирается завладеть виллой, захватив сначала мансарду. Но он ничего не может сделать. За ним повсюду, буквально по пятам, ходит бандит.

— Вы куда?

— Подышать воздухом.

— Прекрасная идея! Я с вами.

Оттавио прогуливается и про себя проклинает бандитизм. Чужой, разумеется.

— А теперь куда?

— Попить воды.

— Я тоже хочу пить, пойдёмте.

Оттавио вынужден пить воду, которая ему не нравится, чтобы потянуть время.

И Ансельмо тоже следит за ним. Как только Оттавио подходит к лестнице, ведущей на мансарду, оба тут как тут — и приставленный к нему бандит, и Ансельмо. И оба в один голос интересуются:

— Вы куда?

— На крышу, полюбоваться панорамой.

— Незачем, — говорит бандит. — Спросите меня, и я опишу вам Орту и её окрестности лучше любого гида.

— А я могу это сделать по-итальянски, по-английски и по-немецки, — добавляет Ансельмо. — По-французски я читаю, но, к сожалению, не говорю. По-испански читаю, но не понимаю.

Барон между тем, поскольку ему запрещено выходить на озеро, почти всё время проводит в обществе племянника. Требует, чтобы он присутствовал на его тренировках со штангой. И как-то раз даже заставляет надеть боксёрские перчатки.