Жил-был Генка

Солнце себя проявило ярко, и по-летнему красиво разливалось в городском приволье наступающего вечера. Деревья купались в свежей омытой дождём листве, а в траве прятались неисчислимые одуванчики. На работе пить не стал, а предлагали. Избежал искушения.

– Нет. – Отказался вполне достойно. Порою достоинство себя хочет увековечить в чём-то особенном, а почему-то потом так же скоро прячется за тенью страха чужого и непризнанного. И куда девается – никто не ведает, никто не вызнал ещё.

Возле дома за большим деревянным столом сидят мужики, играют в карты. Что за досуг?! Но и карточное зло легко впутывает душу на прилив крутящихся соблазнов, а их не мало, их тысячи. Но сидят, высиживают свою долю мужицкую.

– Ген, иди к нам… – Позвали.

– Привет, алкаши…– Подошёл. За руки поздоровался с каждым.

А тут считали, кто побежит за бутылкой. Какая-то детская считалка. – Раз, два, три… Это наверно будешь ты. – Смешно? Грустно. Ведь на возрасте мудрого смысла всегда соприсутствует унижение, которое не свойственно доблести и умиротворению.

Когда человек садится в другой компании на санки, например, и летит с горы под вой снега и ветра – это прекрасно и весело, но когда такое изобилие радостного восторга омрачается наветом повзрослевшего зла – это уже больно. Разврат всегда приносит недетское веселье, а мрачное изобилие отвращения, а вроде бы всё начинается просто и хорошо и так легко.

– Тебе водить!

– Мне?!

– Да!

И Петька тут же поспешил в магазин, сгребая со стола деньги большой рукой. А почему бы не пропустить стаканчик в такой вечерок?! Отдых под водочку – это начало неприятного момента для разборок со Светкой. Поймёт! Конечно, поймёт, да вот только твоё положение Генка на данном сюжете весьма плачевный! Ведь это пьянство! А разве оно тебя ведёт на вершину счастья? Нет, оно низвергает тебя с неё в пропасть страсти, где только духота и неволя.

Бутылка на столе и не одна! Разливают по стаканам.

Буль-буль-буль…

Чтобы уравнять смысл узаконенной трезвости, Светка берёт детей и направляется к мужикам, готовая изменить некоторые возможности мужа и изменить прямо сейчас. Пусть же поработает отцом, это его полное право, тут любовь вострепетать должна бы. И вострепетала.

– Свет, здравствуй… – Он немного смущён, но не сломлен. Рядом любимые и дорогие. Это не пафос. Это так и есть. Только любить-то их времени недостаёт. Да и само время какое-то весьма убогое, безликое и взвинченное что ли.

– Здрасте. – И сажает на стол сына и дочь.

Мужики переглядываются меж собой.

–Следи за детьми. – И ушла.

Да, теперь пить нельзя. Ответственность измеряется совсем иначе. Надо, по-видимому, себя настроить на иное положение. А может оно и к лучшему. Конечно же, к лучшему. А получилось к худшему. Как понять правоту жития? Никак. Сама познаётся за тебя.

– Пап…

– Ну?

–Пойдём на качели…

Идти с родными или остаться с чужими?

Сомнений нет! Это его долг!

И все вместе – отец, сынок и дочка уже на пути счастливых минут. Только отчего-то таких минут очень мало и они весьма редки. Нет, они, конечно же, находят своих истинных обладателей, но тают, как первый снег, незаметно и быстро.

Позади пьянка и, слава Богу!

Зато вечер сообразовался в полюбовной лирике семейного ужина. Намного лучше, да вот не всегда удаётся схватить волю свободного желания по длине земного счастья. Бежишь, пытаясь его догнать, а оно прячется, скрывается от тебя посреди туманов на жёлто-безликом дне, будто ты прокажённый или мерзавец, недостойный снисхождения и торжества!

– Эй, счастье, подожди! Дай тобой освежиться…

– Некогда мне… Просторы большие… Бегу по ним легко, ты лишь улавливай и удерживай… – И исчезает на покрове ночных мытарств, перемешиваясь с болью ран. И неудачи скачут, как зайцы, торопятся насадить ужасы.

Были же, конечно, и поучительные ситуации, но изменить суть дела не очень-то просто, а порою и совсем нельзя. Будто кто-то сидит внутри тебя, сидит и управляет не только твоим телом, но и твоим сознанием. Хотел бы сделать иначе, но всё наоборот получается. Хочешь одно, а творишь другое, неприличное твоей натуре.

А ведь и зароки давал, божился, не понимая истины и сути. – Пить больше не буду! Клянусь! Вот те крест! – И зароки – пусты! И крест уже не крест! И суть не та. А какие с них толки, если этот кто-то никак не реализует твоё стремление – наладить жизнь, а подсовывает своё, отвратительное, нечеловеческое и болезненное движение дел и мыслей, уже из с'aмого сокровенного тебя обезличивает и делает рабом мытарем, изгоем. Это невмоготу, отделаться трудно, практически невозможно.

Пил и пил в каждый раз на прихотях чужого дыхания. Порою сил не доставало, мир плыл перед глазами отвратительно, но болезнь, её зыбучая страсть, прочно отравляла сущность нравов и чистоты. Бремя, возложенное на Генку, тяготело над ним постоянно, шло по пятам неотступно, только смерть в силах была разорвать неразрывное и принести малое облегчение. Так он думал, но не знал, как это будет на самом деле.