Саня поднимается на ноги и так на меня смотрит, что я поневоле начинаю испытывать чувство вины. Словно пообещал что-то и проебался, съехав в последний момент. Будто бы он имеет право так на меня смотреть.
Смотрит на размазавшиеся местами надписи и наверняка замечает следы укусов на оголившемся из-за растянутого ворота плече.
Смотрит на все эти «люблю» и, пошатываясь, направляется к лестнице. Делаю шаг следом, пытаюсь вклиниться между ними, но Влад явно не собирается оставаться в доме и шагает было на первую ступеньку из десяти, когда его нагоняет короткая и произнесенная явно не в первый раз реплика:
– Ты его не заслужил.
Вижу, как Влад стискивает кулаки, и на правом виднеется нехилая такая кровоточащая ссадина, но кому вообще есть до нее дело? Стискивает кулаки и оборачивается, уже занеся было ногу для следующего шага, и, кривовато усмехнувшись, возвращает реплику вопросом, который бьет не хуже направленного в челюсть апперкота:
– Откуда тебе знать, мальчик, которого никто никогда не любил?
«Мальчик, которого никто никогда не любил…» Да, Жнецов явно знает, куда бить. Давно вычислил и наверняка именно поэтому молчал все это время. Молчал, не вмешивался, оставлял меня с ним и, наконец, не выдержал.
Жнецов, который только что осознанно затронул самую тонкую, дрожащую от боли струну в чужой душе.
Саня молчит. Молчит ровно до того момента, пока Влад, сочтя тему закрытой, отвернется снова. А дальше все происходит слишком быстро.
В два счета. Успеваю моргнуть только и распахнуть глаза.
Саня молчит, он просто выжидает момент. Для того, чтобы Влада, как следует толкнув в спину, скинуть на нижние ступеньки проклятой лестницы.
***
Выхожу из лифта и останавливаюсь напротив широких, вечно запертых дверей реанимации. В больнице во время зимних каникул почти пусто, а в холле даже пахнет мандаринами. Или эфиркой с запахом мандаринов – насрать. А вот наверху, в этом крыле, одной только хлоркой и чем-то еще стерилизующим, должно быть. Чем-то, названия которого я не знаю.
Сжимаю ручку пакета в пальцах и, выдохнув и проверив, не соскочили ли бахилы с ботинок, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, чтобы, миновав длинный коридор, упереться в точно такие же двери, но с надписью «Хирургия».
На посту ожидаемо никого нет. Слышно, что медсестры трещат в сестринской, и я, так никого и не встретив, топаю в сторону нужной палаты. Почти последняя, с номером девять.
Тяну на себя ручку, замок под которой сломан и не работает, и вхожу без стука. Все равно он тут один.
– Привет.
Влад вскидывается, отрываясь от планшета, на котором пырит какую-то свою муть, и лениво машет рукой, мол, иди сюда.
Одеяло сбито и наполовину валяется на полу, подушка сложена вдвое и служит подпоркой под бок. Валяется в домашней одежде и почти таких же серых, как были на нем тогда, штанах. Футболка только темная и тоже без рисунков.
Отдергиваю край своей толстовки и тяну молнию повыше. Кажется, прохладно в палате. Подхожу ближе, и Жнецов подозрительно косится на мой пакет.
– Так, стоять. Что у тебя там?
Непонимающе хмурюсь и ожидаю какого-то продолжения. Что это за наезды такие с порога?
– Яблоки?
– Ну да…
– Прелестненько. Открой тумбочку.
– Зачем?
– Открывай давай.
Пожимаю плечами и, наклонившись, делаю, как он просит. А, ну да. Понятно.
Свешивается с кровати и тоже заглядывает вниз.
– Красные видишь? Это родители принесли. Пакет зеленых – от Снеги. Желтые – от бывшей класснухи, и черт вообще знает, как она узнала, но сути это не меняет. А теперь, будь так добр, забери все это дерьмо и больше никогда в моем присутствии не говори о ебаных яблоках. Видеть не могу уже.
Посмеиваюсь в ответ, но, присев на корточки, покорно выгребаю все три пакета и пару тех медовых, что выкатились.
– Вообще-то я подумал, что бутеры бы тебя тоже не расстроили, но раз уж ты не хочешь, то…
Тянется ближе и отбирает пакет. Заглядывает в него и, вытащив контейнер, придирчиво осматривает остальное содержимое. Забирает мандарины, шоколадку и почти что с восторгом приныканную на самом дне пачку сигарет. Жнецов вроде как не должен вставать, но, когда оказалось, что перелом без смещения и ему не нужна вытяжка, он послал на хуй все рекомендации и помимо туалета еще и выползает в коридор иногда. На служебную лестницу, где медперсонал давно устроил личную курилку. А учитывая праздники и более чем говняный характер данного субъекта, персонал смотрит на это сквозь пальцы. Да и вообще, Жнецов, валяющийся в отделении с переломом лодыжки и многочисленными ушибами ребер, оказался самым приличным пациентом из всех угодивших на больничные койки в праздники.
– Я просто обожаю тебя, серьезно.
– Ага, я в курсе.
Запихиваю все его яблоки в свой пакет и отставляю в сторону, к стенке. Присаживаюсь на край постели, и Влад тут же устраивает свою ладонь на моем колене. Подмигивает и выглядит расслабленно спокойным. Довольным даже.
Чувство вины, что не давало мне покоя последние несколько дней, начинает ворочаться с новой силой.
– Прости меня, – вылетает само собой, и Влад, уже было принявшийся чистить мандарин, замирает.