Жил-был раз, жил-был два

– Но не это оказалось самым неожиданным. В доме всего один этаж, в нем нет ни подвала, ни чердака. Его площадь по периметру, измеренному снаружи, составляет ровно двести восемь квадратных метров. Попытавшись провести подсчет внутренней площади, с учетом толщины стен и перегородок, мы получили те же двести восемь метров, то есть полное соответствие. Зато здесь, на самом этаже, площадь составляет всего сто восемьдесят девять квадратных метров. Специалисты неоднократно перепроверили все измерения и подсчеты: так или иначе, не хватало девятнадцати квадратных метров.

Белый луч прошел по лицу Поля, высветив черные мешки под глазами.

– И как вы это объясняете?

Не ответив, Траскман-младший предложил следовать за ним. Они углубились в недра странного жилища с покрытыми граффити стенами и запутанными коридорами, ведущими то направо, то налево, то возвращающими обратно… Голос нового владельца перекатывался эхом в этой неразберихе, Поль иногда терял его из вида.

– Отец всегда отличался плодовитостью. До своей смерти он опубликовал шестнадцать романов, бесчисленное количество рассказов, был сценаристом десятков телепроектов. Он никогда столько не писал, как в конце жизни. Книги все более сложные, все более толстые, словно он испытывал потребность работать без остановки. Некоторым писателям такой творческий запой приносил расцвет, другие же, наоборот, погружались в пучину, потому что собственное искусство душило их, становилось наваждением и в конце концов уничтожало. Так и случилось с отцом. Вы знаете, что среди людей искусства уровень самоубийств в три раза выше среднего? Взрыв в разгар полета, падение внутрь. Они пьют, садятся на иглу, разрушают свои семьи, проявляют жестокость и к себе, и к другим. Как и многие, отец сорвался, настолько, что лишил себя жизни. Я не буду вам рассказывать, какие лица были у копов, занимавшихся рутинным расследованием, когда они явились на виллу…

В какой-то момент Жан-Люк, кажется, сам заблудился, развернулся и выбрал другую дорогу. Наконец он остановился перед одной из дверей, распахнул ее, открыв мрачный рисунок: точную копию ксифопага, изображенного в дневнике Жюли.

Он постучал кулаком в два разных участка стены.

– Слышите разницу? – спросил Траскман-сын.

– По звуку пустота, – признал Поль. – Здесь проход.

– Тайный проход. Единственный во всем доме.

Жан-Люк Траскман воткнул указательный палец в левый глаз злобного лица. Раздался легкий щелчок, и перегородка отошла, включив заодно освещение – единственную лампочку. Пространство оказалось очень узким, едва сорок сантиметров в ширину, и стены не были параллельными, они сужались по мере продвижения. Тремя метрами дальше на вбитом в перегородку крючке висел ключ. Траскман вставил его в замочную скважину тяжелой деревянной створки.

Они оказались в единственной комнате в форме буквы «Т», вроде фигуры тетриса, искусно вписанной в общую архитектуру дома. Все перегородки были сверху донизу обтянуты черным пузырчатым звукоизолирующим пенопластом. Настоящее маленькое обиталище в стиле loft cosy[63], разделенное на зоны: пространство спальни, уголок туалетной комнаты и гостиная с креслом, телевизором и неплохой библиотекой. В части, отведенной под кухоньку, пустые корзины, никаких приспособлений для готовки или разогрева, зато имелся отключенный холодильник. Ошеломленный Поль повернулся то в одну сторону, то в другую. Ему необходимо было обо что-то опереться.

– Жюли держали здесь, – выдохнул он.

На столе шахматная доска с фигурами и начатой партией. Жан-Люк Траскман обхватил себя руками – ему тоже внезапно стало холодно.

– Мой архитектор присутствовал, когда мы обнаружили это помещение. С тех пор я ничего не трогал. Холодильник стоял пустым, постель была заправлена. Ни одного постороннего предмета, ни одной царапины на стенах, которые позволили бы предположить, что здесь кого-то удерживали…

Он посмотрел Полю в глаза и выдержал ответный взгляд, демонстрируя полную искренность:

– Это место вполне могло быть совершенно бесполезным бредовым капризом отца, или же он запирался здесь сам. Возможно, он таким образом уединялся, полностью отрезая себя от мира живых. Минотавр в центре своего лабиринта, если вам угодно.

Он указал на шахматную доску:

– И потом, ничто не мешает человеку играть с самим собой. Белые против черных. Добро против зла. Ксифопаг…

С этими словами он опустился в кресло, словно вдруг неимоверно устал, развернул страницы, которые так и не выпустил из рук, и уткнулся в них. Поль не стал нарушать навалившуюся на них тишину и внимательно оглядел помещение. Около пятнадцати квадратных метров, ни окон, ни малейшей возможности убежать. Ни надежды… Он едва осмелился вообразить, чем была жизнь Жюли в этих стенах. Сколько времени Калеб Траскман продержал ее рядом с собой в этом гибельном лабиринте? Была ли она одна или вместе с Матильдой? Увидела ли она еще хоть раз свет дня, почувствовала ли запах моря? И остается изначальный вопрос: где она сейчас?