Жил на свете рыцарь бедный

Почти сразу же по выходе Мышкина на работу выяснилось, что хотя он и следил в своем прекрасном далеке, причем внимательнейшим образом, за всем, что происходило в России, кое-какие детали все-таки оказались упущены. Поэтому первое время ему никаких дел не поручали, а предложили поучаствовать в чужих — в качестве не то стажера, не то консультанта. Мышкин, разумеется, нисколько не обиделся и счел это вполне разумным.

Надо сказать, что его непосредственный начальник за время его отсутствия тоже успел смениться. Но тут Мышкину повезло: новым начальником стал его бывший однокашник и коллега по фамилии Терещенко, который не ушел в частный сектор, а напротив, пошел на повышение в государственном. Этот бывший однокашник Мышкина очень ценил — так что тот временами прямо-таки терялся, не зная, чем заслужил такую оценку. Конечно, Мышкин, при всей своей скромности, не мог не видеть, что процент раскрываемости гораздо выше там, где расследование происходит с его участием. Статистику он уважал, но все-таки упорно продолжал считать, что это случайность. Следует добавить, что при всем своем уважении начальник обращался к нему исключительно начальственным тоном, грубовато-покровительственно, причем на «ты» (а раньше они были на «вы»), но Мышкина это нисколько не задевало.

Пробыв неделю в «наблюдателях» и более или менее освоившись, Мышкин перешел к самостоятельной деятельности и тут же оказался завален работой по уши. В тот день он успел с утра побывать в трех местах, потом вернулся к себе в кабинет, заварил чай и только собрался согреться и обдумать результаты своих поездок, как на столе зазвонил телефон.

— Где тебя черти носят? — без предисловий поинтересовался Терещенко. — Звоню, звоню, понимаешь, — нет его!

— Я ездил по делам, — спокойно объяснил Мышкин. — Отчитаться?

— Не надо! Сию же минуту ко мне! — И хлопнул трубку.

Мышкин бросил тоскливый взгляд на дымившийся чай, вздохнул и отправился на зов.

Терещенко пребывал в состоянии крайнего возбуждения.

— Слушай, — начал он, как только Мышкин вошел, — сколько там на тебе сейчас?

Мышкин назвал все дела, числившиеся за ним к тому моменту.

— Та-ак… — протянул начальник. — Значит, так. Все бросаешь, все раскидываем по другим, ты занимаешься только тем, чем я скажу.

— Да что случилось? — с тревогой спросил Мышкин.

— Сегодня днем убили Екатерину Козлову. Понятно?

«Козлова, Козлова… — попытался вспомнить Мышкин. — Что-то знакомое… Как будто я где-то слышал… А впрочем, имя, прямо скажем, не редкое. Нет, не помню». Терещенко смотрел на него, ожидая ответа.

— И да, и нет, — честно сказал Мышкин. — Мне понятно, что погибла какая-то Екатерина Козлова, но непонятно, почему я должен по этому поводу все бросать.

— А потому, дорогой мой, что эта Екатерина Козлова была подругой или подругой жизни, хрен их разберет, самого Антона Дерюгина. Höchstpersönlich.

Когда-то Мышкин и Терещенко вместе учили немецкий язык. С годами у последнего выработалась привычка вставлять в речь немецкие слова.

— Теперь понял?

— Теперь — да, — кивнул Мышкин. Еще месяц назад он, вполне вероятно, не понял бы или понял не до конца, но сейчас все сразу стало ясно. За этот месяц он столько раз слышал слово «Дерюгин» — «Дерюгин — миллиардер», «Дерюгин — финансовый гений», «Дерюгин — владелец заводов, газет, пароходов», «Дерюгин — политик», — что странно было бы не понять. Тут же он вспомнил, почему имя Козловой показалось ему знакомым.

— Там уже работают, — продолжал Терещенко. — Так что давай по-быстрому…

— Наши? — уточнил Мышкин.

— Наши, наши. И Гаврюшин там — я послал, пока тебя не было. Доложит тебе — и все, пускай возвращается.

Мышкин мысленно поморщился: он знал, что Гаврюшин болезненно самолюбив.

— Или нет, — вдруг передумал Терещенко. — Пускай остается… пока. Он вообще-то толковый — может, чем и поможет.

«Это лучше, — подумал Мышкин. — Или, наоборот, хуже… А впрочем…»

— Еще стажера тебе дам, только вчера прислали. Будет на побегушках. И все, пока все… Ну, давай. Желаю…

Мышкин взял у него бумажку с адресом, заглянул в нее и сунул в карман, хотя вообще-то мог бы и выбросить — одного взгляда ему, как правило, хватало и для более длинных текстов. Однако он не считал нужным лишний раз это демонстрировать.

Он вышел во двор, забрался в свою крошечную и нежно любимую машинку и тронулся в путь.

По дороге Мышкин вспоминал Катю Козлову. Неясно, правда, подходит ли в этом случае слово «вспоминал»… Он видел ее всего один раз, по телевизору, примерно в течение получаса. Но… запомнил.