«Жил напротив тюрьмы…». 470 дней в застенках Киева

Некоторое время мы спорили, входить – не входить. Следователь понял, что меня не переспорить, скомандовал бойцам: «Пошли». Силовики закрутили мне руки, втолкнули в лифт и повезли на третий этаж, к моей двери. Так начались те 15 месяцев, что я провёл в тюрьмах Киева, Херсона и Одессы.

Только потом я узнал, что это был, наверное, самый громкий из всех политических арестов в 2018 году, а может быть, и за всё время правления на Украине Петра Порошенко.

В момент, когда в моей квартире проходил обыск, в центральном офисе СБУ уже шла пресс-конференция. Там звучали рассуждения о моей подрывной деятельности, о «разветвлённой сети». Тогда же многочасовые обыски прошли в редакции, в офисе представительства «РИА Новости» в Киеве, дома у двух моих коллег. На допрос по моему делу почти сразу вызвали около 20 человек. Мало того, прошли обыски в квартирах моих отца и матери в Днепропетровске – обоим хорошо за 70 лет. Позже выяснится, что всего было проведено 10 обысков в день моего ареста и отснято более 50 часов оперативного видео. Даже по юридическим адресам пытались провести обыски!

Только потом, уже в тюрьме, я соотнёс эти события с тем, что как раз 15 мая 2018 года открылся Крымский мост. Путин проезжал по нему в большегрузном КАМаЗе, а в моей квартире и домах моих коллег шли обыски и звучали первые заявления об обмене. Всё это напоминало какое-то шоу. Какой обмен? Ведь в отношении меня даже не было выдвинуто никакого конкретного обвинения, чтобы как-то легализовать все подозрения в подрывной деятельности, да и сам арест де-юре и де-факто еще не произошел… а меня уже предлагают на кого-то обменять! Впрочем, на кого, выяснилось очень быстро. Накануне, 14 мая, украинец Олег Сенцов, сидевший в российской тюрьме по обвинению в подготовке террористического акта, начал многодневную голодовку. Сообщения о голодовке, объявленной Сенцовым в колонии, расходились и обсуждались как раз тогда, когда я препирался со следователем СБУ, не соглашаясь входить в квартиру без адвоката.

Ожидал ли я подобного развития событий? Обыски, арест, больше года в тюрьме. Если честно – нет, несмотря на то, что я прекрасно понимал: атмосфера вокруг накалена до предела. Это ощущалось в отношении к журналистам, которые не вписывались в созданную Порошенко машину пропаганды ненависти. Её главный девиз: «У нас же не гражданская, а война с Россией, и мы должны бороться со всем русским». Языком, журналистами, миром…

Я, наверное, не очень тогда прислушивался к своим предчувствиям. Хотя сигналов об обострении ситуации было более чем достаточно. В апреле 2015 года убили моего коллегу и товарища Олеся Бузину. Мы обсуждали с ним новый проект в 2014 году, и я даже хотел видеть его редактором нашего сайта «РИА Новости – Украина». Но не случилось. Олеся убили за его позицию – в том числе и за то, что он называл происходящее в Донбассе «гражданской войной», а не «российской оккупацией» и не «войной с Россией».

Уехал в эмиграцию еще один мой коллега, главный редактор сайта Strana.ua Игорь Гужва. В своё время, после Майдана 2014 года, мы с ним обсуждали, что же будет с прессой на Украине. Он был уверен: ничего хорошего не будет. Все, кто работает в ином дискурсе, чем эта машина ненависти, получат клеймо «сепаров», «ватников», «колорадов», их начнут преследовать. Если Запад осуждал попытки прежнего президента страны Януковича как-то «наехать» или одернуть оппозиционную прессу, то теперь тот же демократический, свободолюбивый Запад будет совершенно спокойно смотреть, как Порошенко уничтожает всё, что хотя бы отдалённо напоминает инакомыслие. Как видим, этот печальный и даже трагический прогноз полностью подтвердился. Отношение Запада к Порошенко было сродни тому, как много лет назад кто-то из руководителей ЦРУ сказал по поводу одного латиноамериканского диктатора: «Даже если он сукин сын, то он наш сукин сын».

Летом 2017-го в Житомире арестовали Васю Муравицкого, который писал для сайта «Украина. ру». Арестовали показательно – в роддоме, где он проведывал жену через пару дней после рождения ребенка. И все же я не очень верил, что такое может произойти со мной. Наверное, оказался наивным человеком – наивность заключалась в твёрдой уверенности, что моя профессия меня защитит. Ведь я работаю профессионально, меня не в чем упрекнуть – факты жестко проверяем, отделяем их от мнений и комментариев. За те четыре года, что работал наш сайт, его ежедневная посещаемость выросла в среднем в четыре раза – в условиях жёсткой конкуренции, под давлением мы всё равно завоёвывали читателя. Претензий со стороны контролирующих органов нет…

Но оказалось, что вовсе не обязательно работать профессионально и очень просто найти мотивы, по которым меня закроют в камере. При этом даже не задумываясь, как это убедительно обосновать в юридическом плане.