«Жил напротив тюрьмы…». 470 дней в застенках Киева

Теперь о первой реакции на мой арест в России и на Украине. На Украине меня сразу объявили пропагандистом пророссийских идей, почти что «наёмником оккупантов». Конечно, я видел не все украинские новости (первые два дня после ареста – практически без новостей), но из того, что я видел – меня практически никогда не называли журналистом, только «русским пропагандистом». Иногда называли еще главным редактором, чтобы обозначить должность, но журналистом – никогда. Украинские сообщения о моем аресте напоминали пародию на картину Репина из школьного учебника «Арест пропагандиста». Никого не волновало, о чем писал наш сайт, соблюдали мы стандарты журналистики или нет – просто поставили клеймо.

Другой была реакция в России на мой арест. Глава МИД Сергей Лавров сразу же заявил, что «Вышинского на Украине арестовали только за то, что он выполнял свои профессиональные обязанности».

Затем появилось сообщение: «В Кремле считают, что арестованный глава «РИА Новости – Украина» Кирилл Вышинский должен быть незамедлительно освобождён, поскольку его арест является нарушением всех международных норм». Об этом заявил пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков в ответ на вопрос украинского журналиста, почему Москва не хочет обменять Вышинского на украинского журналиста Романа Сущенко, приговорённого в России к 12 годам колонии за шпионаж: «Потому что мы считаем, что Вышинский должен быть незамедлительно освобожден. Это не тема для каких-то обменов, это непосредственное нарушение вообще всех международных правил». Он добавил, что арест Вышинского является нарушением принципа свободы прессы, так как «фактически его арестовали за журналистскую деятельность».

Так я стал знаменитостью – моё имя попало в ленты новостей. Вокруг меня закручивалась колоссальная и многоходовая интрига, смысла которой сразу после ареста я еще никак не мог понимать. А сам я в это время сидел в украинской тюрьме в Херсоне.

Есть старое правило – если вы хотите, чтобы главная мысль сказанного осталась в памяти, обязательно закончите ею свой текст или выступление. Что-то в духе: «Карфаген должен быть разрушен!» – так один из римских сенаторов заканчивал все свои тексты. Для него это было важным… Я против любых разрушений. Для меня важно в этой книге рассказать, как журналиста, да что там журналиста – обычного человека выдавила из привычной жизни неуемная жажда власти украинских политиков…

Глава 2

На первом заседании Херсонского горсуда, куда я попал на второй день после задержания, меня не отпускало ощущение: сейчас всё закончится. Самое большее – минут 15 поговорим и разойдёмся. Настроение было романтическое, даже приподнятое. Меня в наручниках вводят в зал суда, вокруг множество моих коллег-журналистов. Щёлкают затворы фотоаппаратов, сверкают вспышки, на меня смотрят объективы кинокамер. Вижу знакомые лица – люди, с которыми я часто работал, кто-то даже делал репортажи по моим заказам.

И вот теперь они видят меня в наручниках, под конвоем, в окружении адвокатов. Прокурор бормочет что-то невнятное. Я заготовил речь – был уверен, что сейчас убедительно выступлю, опровергну весь этот бред, что написали следователи в обвинительном заключении, и судья, конечно же, меня отпустит.

Пришёл мой черёд выступать, и весь романтический настрой растаял, как туман. Я увидел абсолютно безразличные, холодные глаза судьи. Хотя слушал он внимательно, не перебивая. Я всё равно постарался как можно убедительнее высказать свою позицию – глупо лишать свободы за то, что мы публиковали на сайте статьи людей с различными точками зрения. Это немыслимо в любом правовом государстве! Судья вежливо поинтересовался, закончил ли я, не желаю ли что-нибудь добавить к сказанному. И перечеркнул все мои надежды своим решением – лишение свободы на 60 дней.

И вот я в херсонской тюрьме. До сих пор мои представления о жизни «за забором» были в основном книжными или киношными. Лишь однажды, в конце 1990-х, мне довелось побывать в днепропетровской тюрьме, такой же старой, как в Херсоне, тоже построенной в екатерининские времена. Я снимал там сюжет, как «сидельцы» голосуют на выборах – четыре часа работы, и я снова был за воротами тюрьмы.