«Жил напротив тюрьмы…». 470 дней в застенках Киева

1 июня собрался — для вида — Херсонский апелляционный суд. Жалобу моих адвокатов на незаконный арест удовлетворять не собирались и не стали. Зато я смог обратиться к коллегам-журналистам. Раскрыл по максимуму планы киевской власти на мой счёт, назвал вещи своими именами. Сказал, что никакого судебного процесса нет, есть политический заказ, форма давления на меня, по сути, моральная пытка. Причём за две недели после задержания в Киеве давление на меня лично ослабло. Поддержка России и международного сообщества свою роль сыграла. Но моим близким продолжают угрожать.

МИД РФ откликнулось моментально. Его представитель Артём Кожин вновь напомнил, что Россия своих не бросает, ситуацию считают возмутительной и ждут адекватной реакции от профильных международных организаций.

Наступило 7 июня — дата проведения ежегодной «Прямой линии» президента России Владимира Владимировича Путина. В этот день позиция Москвы по поводу моей судьбы получила подтверждение на самом высоком уровне. Путина спросили о «возможности обмена журналиста Вышинского на режиссёра Сенцова». При этом ведущий оговорился, что так указано в записке, а вообще-то слово «режиссёр» к Сенцову применимо весьма условно. Президент ответил, что считает саму постановку вопроса неправильной — такой обмен был бы заведомо неравноценным: «Нашего журналиста… Вышинского арестовали на Украине за его прямую профессиональную деятельность. Что же касается другого фигуранта, господина Сенцова, он задержан в Крыму, кстати говоря, не за журналистскую деятельность, а за подготовку террористического акта, за подготовку взрыва, в результате которого могли пострадать конкретные люди. Это совершенно разные вещи, разные и несопоставимые».

Путин не стал прятаться за протокольные условности, с присущей ему откровенностью назвал «политику сегодняшних украинских правителей абсолютно недопустимой». Сказал, что на Украине должен восторжествовать не политический расчёт, а элементарный здравый смысл. По велению этого здравого смысла российского журналиста должны освободить.

Теперь даже у самых преданных порошенковских фигурантов от политики не осталось иллюзий насчёт возможности торговаться с Россией, плести вокруг моей фигуры интриги.

Расчёт украинской стороны на то, что волна акций в мою поддержку окажется чьим-то пиар-ходом (как это было для Порошенко и его свиты), что страсти со временем улягутся, опадут, как морская пена, не оправдались ни в чём. Шквал выступлений с требованием немедленного освобождения журналиста Вышинского не утихал, а, наоборот, усиливался. Ни одно решение суда по поводу продления моего ареста — других решений не было, ни одна дата моего пребывания в неволе не оставались в тишине, происходящее получало всё более жёсткие оценки. По сути, киевским властям не давали опомниться, перевести дух и выработать новую тактику и стратегию по поводу меня. К ним не просто обращались, не просто стыдили, клеймили позором — их разоблачали, выставляли на всеобщее обозрение грязную изнанку ситуации, и, что самое главное, указывали на их беспомощность и растерянность. В глазах мировой общественности «авторы» политического заказа моего ареста всё больше превращались из преступников и беспредельщиков в жалких паяцев. К чувству возмущения присоединилась насмешка.

Я говорил, что позиция России и моих коллег оставалась неизменной до самого моего освобождения. Но тональность выступлений менялась, и заметно. Политологи, эксперты стали всё чаще открыто называть меня захваченным СБУ заложником, жертвой политических репрессий. Чем дальше, тем больше высвечивалась не просто несправедливость, но и явная нелепость, бессмысленность выдвигаемых против меня обвинений.

На 100 дней моего заточения, в августе 2018-го Маргарита Симоньян выступила на митинге даже не с протестами, а с вопросами к Украине и Европе. Причём прозвучало это в формате общения с неадекватными собеседниками: «К Украине. Вы правда думаете, что чем больше журналистов в ваших тюрьмах, тем ближе светлое европейское будущее? К Европе. Вы не в курсе, вы забыли, вы не заметили, вам запретили замечать или вы теперь тоже считаете, что шить госизмену за журналистский труд — это в порядке вещей? А к США и вовсе вопросов нет, — подчеркнула Маргарита, — там уже некому их задавать».

Дмитрий Киселёв прямо заявлял, что у моего дела нет судебных перспектив, потому его и затягивают: «То, что Кирилл в тюрьме лишь за то, что профессионально исполнял свой долг, — это показатель слабости режима… Это позор, средневековье, инквизиция».