Жил отважный генерал

Несколько секунд гулял страшный крик по подземелью, пока не затих. В диком ужасе все оцепенели, вжавшись в стены; фонарики валялись на полу, мрак поглотил подземелье. Спустя некоторое время мёртвую тишину нарушили шорохи. Это Мунехин ползал по полу. Появился свет. Держа перед собой фонарик, Мисюрь сделал неуверенный шаг к яме, в которой только что сгинул Хрящ. За ним двинулся Рожин, тоже пришедший в себя. Каково же было их удивление и ужас от того, что предстало их глазам! Бездна, проглотившая несчастного, была почти до краёв заполнена песком. Рожин отважился ступить одной ногой. Но опасения его оказались напрасными: каблук полуботинка лишь слегка увяз в песке. Земля не дрогнула, не шевельнулась под ним, когда он перенёс туда и вторую ногу вместе с тяжестью всего своего тела. О свершившейся на глазах трагедии напоминали лишь кружащиеся в воздухе и оседающие пылинки.

– Вот так случилось и с моей Марией. – Мисюрь толкнул Рожина в плечо, пытаясь сдвинуть того с места. – Но нас трое. Если подналечь, лопаты при нас, успеем спасти.

– Чего? – обернулся Рожин к нему.

– Лопатки сапёрные я прихватил, правда, две… – Мунехин ткнулся ещё раз в плечо Кирьяна, но отлетел, как от каменной стены. – Игнашка руками…

– Я ему не судья, но не жилец он был, – сплюнул Кирьян и взглянул на Ядцу.

Толстяк молчал, облизывая пересохшие губы.

– Задохся весь. Идёт за мной, а я чую, дыхалка-то не качает. Вот-вот коньки отбросит. – Кирьян напыжился и сплюнул ещё раз под ноги толстяку. – Отсюда Хрящу так и так не выбраться бы.

Ядца напряжённо о чём-то размышлял, не понять, сокрушался ли он по своём приятеле сгинувшем или забыл давно, и его одолели иные заботы. От потуг умственных жирный пот крупными каплями стекал со лба и заливал ему глаза, заливал пухлые щёки, скатывался по шее за рубаху. Ядца мучился от пота, смахивал его обеими руками, растирал себя под мышками, лез за воротник, за спину и, казалось, это была его самая главная на свете забота. Он продрал наконец глаза от влаги и полез за платком в карманы необъятных брюк.

– Так я говорю, толстяк? – Кирьян для верности или ради куража попрыгал на могилке Хряща. – Хороша землица ему досталась. И нам не копать, не мучиться.

Ядца вытащил большущий платок, тщательно отёр физиономию, вернул его назад, задержав руку в кармане.

– Холодна больно, – притопнул каблуком Кирьян и оскалился на все имевшиеся здоровенные зубы. – Но в этом есть свои преимущества. Гнить не будет.

Он не прочь был повеселиться ещё, но что-то в маленьких поросячьих глазках Ядцы его забеспокоило.

– Обрадую я тебя, Кирьян. – Толстяк не спешил вытаскивать руку из кармана. – Раз земля тебе здесь понравилась…

– А чего ж? Долго сохранится твой дружок, – всё-таки заржал Кирьян.

– Помёрзнешь и ты с ним, – оборвал его смех Ядца и, выхватив из кармана пистолет, упёр его в живот Рожину. – Стань к стене!

Кирьян обмяк, опешил и отвалился назад.

– И ты туда же с поганцем! – глухо зарычал Ядца, направив ствол на Мунехина. – Обоих вас, голубчиков, порешу!

Мисюрь, прикрывая собой сына, притиснулся рядом с Рожиным.

– Вот здесь и замрите. – Злые глазки толстяки бегали от одного к другому. – Дёрнешься, Кирьяша, пальну без промедления. Плохо ты с дружком моим поступил. Так нельзя в одной компании.

– Не учи, сука! – оскалился Кирьян. – Стреляй!

– Не торопись, – пожалел его толстяк и ударил вдруг наотмашь в лицо рукояткой пистолета.

Рожин охнул, скрючился, присел, в колени разбитое лицо спрятал.

– Выберемся отсюда, сдам тебя Костылю. Легата сюда вызову. Пусть тебя сам судит, – проговорил почти миролюбиво Ядца, нагнувшись над стонущим Рожиным. – Это если себя вести хорошо будешь. А если нет…

Он размахнулся и, вжикнув, как ямщик на лошадей, ударил Рожина пистолетом по затылку.

Огромное тело Рожина мешком повалилось на бок, распласталось на полу.

– А ты, поводырь, мне ещё послужишь, – поднявшись, сунул пистолет под нос Мунехину толстяк и пнул ногой Рожина.

– Попрёшь нашего командира наверх. Как, справишься?