Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ)

— Доброе, говоришь, утро? — иронично хмыкнул он в ответ на мое традиционное приветствие. — Ух, какие же мы оптимисты! Подбельская? Ты хоть понимаешь, что, скорее всего, тебя выгонят? И ты окажешься нигде. И никем. Нет, есть, конечно, вариант пойти на Крещатик работать зазывалой в костюме Колбасы. Или Хот-Дога. Думаю, из тебя получится отличный Хот-Дог! — громогласно захохотал он. — Эй, что с лицом, раба любви? Не надо мне тут в обмороки падать! Ты что, вегетарианка? Или просто не любишь хот-доги? — чувствовалось, что я действительно забавляю этого саркастичного гиганта.

Народу на кафедре в такой ранний час было немного, лишь парочка молоденьких лаборанток, смотревших на Вадима Робертовича, как на идола. В ответ на его шутки они дружно и как по команде хихикали, наблюдая за тем, как пунцовые краски на моем лице сменяет мертвенная бледность.

— Ну да ладно. Не все еще потеряно, не все! — энергично хлопнув в ладоши, мой спаситель поставил жирную точку в расслабленности утра. — Ну что? Нас ждут великие дела? — практически без издевки подмигнул он мне. — Давай, бегом за мной, жертва искусства! Когда увидишь, сколько хвостов тебе предстоит отрабатывать, падать в обмороки сразу станет некогда!

— И только попробуй меня подведи, — предупредил он перед первой дверью, в которую мне предстояло постучаться, фигурально посыпая голову пеплом. — Тогда ты точно пожалеешь, что не сыграла в ящик там, у себя в общаге. Работы тебе, конечно, до чертиков. Но если не сломаешься, считай, что поддержка в моем лице у тебя всегда будет.

И он сдержал свое слово. Хотя, изначально я не могла определиться, какую потустороннюю силу стоит благодарить за подобное вмешательство — небеса или преисподнюю. Ибо посредничество Вадима Робертовича носило очень странный, специфический характер, наталкивая меня на мысль о том, что лучше иметь пару-тройку непримиримых врагов, чем одного такого доброжелателя.

За полдня он успел протащить меня по всем преподавателям семестра, многих из которых я видела впервые, равно как и они меня. Всякий раз, стучась в дверь очередного кабинета и вызывая коллег в коридор, он знакомил нас по приблизительно одному и тому же сценарию:

— Иван Андреевич, а вот и ты! — далее шло традиционное рукопожатие. — У меня к тебе дело. Смотри, кого я привел. Это — Алексия Подбельская, твоя студентка с первого курса. Ничего, что не помнишь, неудивительно. Она болела с самой зимы, теперь же вновь на ногах, после чудесного, можно сказать, исцеления! — на этом месте мне всякий раз приходилось пригибать голову, дабы не выдать стыдливого румянца, заливающего щеки при упоминании о моем чудотворном выздоровлении. — И вот, понимаешь, завидную сознательность проявляет человек — только вернулся в альма-матер и тут же хочет закрыть все долги! Да, справка о болезни имеется. Что значит, если по уважительной причине — то можно списать половину пропусков? Э-э-э, нет! Вот Алексия будто предчувствовала такой поворот, поэтому просила меня посодействовать, чтобы никто не делал ей никаких поблажек. Почему? Да сам не знаю! Видать, она маленькая — но оч-чень гордая птичка! — довольно ухмыляясь, Вадим Робертович, похлопывал меня по спине, от чего я пошатывалась, с трудом сохраняя равновесие. — Да, редкая для ее лет ответственность. Я бы сказал — исключительно редкая! Так что ты уж не обижай человека снисходительностью, спроси по полной! Подобное рвение мы с тобой как педагоги, обязаны поощрять! — и он азартно подмигивал мне, чрезвычайно довольный собой, в то время как я еле сдерживалась, чтобы не скрежетать зубами от злости.

- Чтоб вам, Вадим Робертович, икалось всю ночь! Чтоб у вас все такие студенты, как я, прогульщики были! Чтоб вас… гаишники завтра по дороге на работу оштрафовали! — зло шипела я, роняя голову на руки в три часа ночи, дописав пред этим главу очередной работы, которую мне милостиво разрешили выполнить, несмотря на то, что из обязательных для допуска к экзаменам заданий были только курсовая и зачеты.

Так нет же, выбив мне возможность сдать за три недели, аккурат к началу летней сессии, все пропущенные темы по всем предметам, сроки защиты курсовой Вадим Робертович ухитрился растянуть до самого конца августа. Ибо, по его мнению, лето, потраченное на закрытие долгов, было лучшей наградой человеку, "спустившему в унитаз весь семестр".

— Любишь с горки кататься — люби саночки возить! — как бы про между прочим говорил он, просматривая кипу бумаг, которые я, по его безапелляционному требованию, носила на предпроверку перед тем, как отдать другому, "законному" преподавателю по предмету. — Любишь страдать — люби расчищать за собой свои страдалища… Это все полная хрень, и никуда не годится! — сворачивая листы в трубочку и метким движением отправляя их прямиком в мусорную корзину, резюмировал он два моих реферата и вступление к курсовой.