Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ)

Первую неделю такого вольготного существования меня даже не тяготило вынужденное одиночество, как это было на зимних каникулах. Да, немного не хватало веселых перебранок Анечки, Яси и Соломии, их обсуждений, что же сегодня надеть и не слишком ли короткая эта юбка. Но я знала, что пройдет всего лишь месяц, и они вернутся. А пока — пользовалась тем, что вся комната находится в моем полном распоряжении, я могу делать, что хочу и спать, сколько захочу.

Яр, преданно поддерживающий меня до самого конца сессии, снова уехал отдыхать за границу со своим тайным возлюбленным, наврав дома что-то про очередной "Артек". Это вызвало новую волну ироничных замечаний с моей стороны, и его легкое, но несерьезно-насмешливое беспокойство из-за того, чтобы случайно не попалась на глаза родителям где-нибудь на рынке или в метро.

— Вот будет смехота, Лекс, если вы встретитесь! Я же сказал, что мы вместе едем раскапывать исторические ценности на месте некогда потерянной библиотеки! Которая возле Артека, разумеется. Захоронение свитков мудрости древних греков! Не смейся, между прочим, они реально в Причерноморье жили!

В конце концов, мы решили традиционно подстраховать ситуацию с помощью моего нового визита к ним домой, после возвращения Ярослава из своих путешествий.

— Заодно и фотки посмотришь. И еды домашней поешь! У меня маман хозяйка не то чтобы очень хорошая. Но ради моей девушки… — Яр многозначительно округлил глаза. — Она уж постарается, поверь мне!

И даже Вадим Робертович, мой учитель-мучитель, в эти самые дни замечательно отдыхал где-то под южным небом. К собственному удивлению, очень скоро я начала понимать, что мне не хватает его раскатистого голоса и подстегивающих замечаний-колкостей. Теперь тормошить, дергать и удерживать меня в постоянном напряжении было некому и, сбросив с плеч груз забот вечного студента-должника, я заскучала.

Дни, проносившиеся совсем недавно со скоростью света, теперь тянулись, словно в замедленной съемке, и картина перед глазами всегда была одна и та же — открытое окно, развевающаяся от легкого ветерка занавеска и часы на стене, которые будто остановились. Блаженное умиротворение стало тяготить меня, а тишина вокруг напоминала жутковатое безмолвие склепа.

Я была одна, совсем одна, оставленная всеми, разменянная на веселую монету удовольствий, задвинутая до тех времен, когда самое интересное и радостное будет прожито где-то там, далеко, без меня. А я смогу насладиться лишь остатками праздника — воспоминаниями друзей о летних приключениях, их рассказами и фотографиями, на которых меня нет. Потому что в этом периоде их счастливой жизни места мне еще не нашлось. Ведь мы сошлись слишком недавно, слишком быстро, не успев стать друг для друга незаменимыми.

Очень скоро эта одурманивающая тоска и ощущение собственной ненужности обернулись возвращением старой, ноющей боли, имя которой было одним и тем же.

Марк.

Якобы чужой, потерянный навсегда человек, для которого я когда-то была всем.

Нет, я не надеялась больше ни на что. Я приняла истину о раздельности наших миров, но это имя по-прежнему очень болело мне. Где-то там, в самой глубине, в темном и неизведанном уголке сердца, куда не проникает свет решений, принятых разумом.

Оно ныло, как старая рана. Оно опять мучило меня.

Его камень вновь перекочевал ко мне под подушку — мне так хотелось ощущать пальцами хоть что-нибудь, связанное с прошлым. Я понимала бесполезность этих глупых воспоминаний и, тем не менее, не могла в одиночку избавиться от них. Кураж последних месяцев и его болеутолящее действие закончились. Нужно было срочно искать новую анестезию, но я не знала где и как.

В конце концов, понимая, что опять соскальзываю в черную трясину отупения, из которого недавно выбралась и которое теперь пугало меня сильнее, чем самый страшный кошмар, я попробовала взять себя в руки. Не я ли совсем недавно чувствовала себя победителем, способным покорить любую вершину? Нет, я больше не собираюсь сдаваться так быстро, я буду бороться! За себя, за свое настоящее, которое мне действительно нравилось. Я больше не дам отравляющей пустоте вновь поселиться у меня внутри.

Спасаться от повторного возвращения заклятого врага — выжигающей изнутри черноты, я решила самым любимым способом — с помощью ручки и листа бумаги. Писать — вот все, что мне сейчас требовалось, это было мое самое верное лекарство от всех бед, ответ сразу на все вопросы.

И все было бы замечательно, если бы не новая западня, в которую я до этого никогда не попадала.

Коварная пустота оказалась еще более опасной — и не найдя пути назад в мое сердце, решила зайти с тыла. Теперь она перекочевала на лист бумаги, залила его собой, заблокировала и сделала неприступным. Сидя ночи напролет и глядя перед собой пустыми глазами, я понимала, что не могу написать ни строчки. Просто не могу. Я словно забыла, как это делается.

Это была катастрофа. Я ощущала себя мышью, попавшейся на приманку и не заметившей, как сработала пружина, и вот — ловушка захлопнулась.