Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ)

С тех пор каждый визит Яра в наше скромное жилище превращался милые приятельские посиделки с коронным студенческим блюдом — жареной картошкой и томатным соком, а иногда и чем покрепче. Вся честная компания живо обсуждала создавшуюся ситуацию и пути выхода из нее (правда, за все это время они ни капли не продвинулись в решении проблемы), постепенно переходя на вопросы более личного характера.

Ярослав давал Ясе и Анечке советы по поводу внешнего вида, от которых они, ахая, приходили в восторг, и даже умудрился успокоить Соломию, все еще страдавшую из-за итогов выборов, и найти для нее отдушину — привлечь к очередному расследованию на тему разбазаривания средств в благотворительных фондах.

К началу мая жизнь в нашей комнате вновь вошла в мирное и привычное русло со всеми обязательными составляющими — неподвижным существом, сидевшим в своем уголке и четверкой веселых приятелей, которые собирались под одной крышей для задушевных разговоров, иногда проверяя существо на предмет "не померла ли".

При этом все они свято верили в то, что в один прекрасный день я оживу, просто так, вдруг, сама по себе — просто потому, что мы были молоды, а в мире молодых не случается никаких трагедий и нехороших происшествий.

Но в скором времени ситуация усугубилась, когда в один из теплых вечеров я привычно легла, укрывшись одеялом с головой и поутру не поднялась, приняв ставшую уже традиционной позу блаженного созерцателя стены.

К тому времени я мало походила на человека, напоминая скорее туманный призрак себя самой. Очень сильно исхудав, я выглядела теперь как замученная жертва голодовки, одежду не меняла очень давно, о каком-то расчесывании или умывании не могло быть и речи — мне все это казалось бессмысленным. Единственное, куда я изредка ходила, придерживаясь за стенку и дождавшись, пока все в общежитии разбегутся на учебу, было так называемое место общего пользования. Мое тело кое-как продолжало функционировать в необходимом для жизни режиме, и это меня очень сильно расстраивало.

Но, похоже, грустить по поводу собственной живучести оставалось недолго. Мой некогда здоровый организм начал давать сбои и первым признаком ухудшения стала жесточайшая бессонница.

Сон, это блаженное забытье, тоже решил прервать со мной всякие отношения, чем поставил мою психику на грань помешательства. В конце концов, до этого мое жалкое прозябание прерывалось хотя бы коротким ночным отдыхом, когда я впадала в тяжелую, обволакивающую, словно плотная вата, дремоту, без сновидений, без ощущения легкости после пробуждения. Но это было необходимое условие существования, равно как и пара стаканов воды или автоматически прожеванное яблоко или сухарик.

Теперь же я просто не могла надолго уснуть. Лежа ночи напролет с закрытыми глазами, я прислушивалась к какофонии ночных звуков — к поскрипыванию кроватей под ворочающимися во сне девочками, к перешептыванию листьев за окном, крикам полупьяных прохожих вдалеке, к ночным перебежкам соседей по общежитию, жужжанию мух и комаров, проникавших в нашу комнату вместе с весенним воздухом, свежести и ароматов которого я не ощущала.

Пару раз за ночь я проваливалась в легкое забытье, минут на десять, не более, а в остальное время просто лежала и слушала происходящее. Это было так необременительно и навевало такой покой, что постепенно у меня пропало желание вообще открывать глаза.

Смотреть в одну точку давно надоело. Камень, ставший к тому времени совершенно пустым, потерявшим все следы давних прикосновений Марка, я закатила под кровать. И это стало последней, жирной точкой в решении проститься с абсурдной и бессмысленной жизнью.

Теперь у меня было лишь одно желание — отрешиться от всего, утонуть, раствориться в тихих, убаюкивающих звуках ночи, пройти сквозь них, очутиться в другом месте, в другом мире, забыть свое земное существование, забыть Марка, забыть себя. Стать никем, бесплотным духом. Невесомым, кружащим в очень светлом, практически белом пространстве, облаком, паром, дымкой, которая окончательно развеется от дуновения легкого ветерка. Возвращение к прежним дням, с подъемами по утрам, традиционной суетливой беготней в попытке решить какие-то мелкие студенческие проблемы казалось не просто невозможным. Оно казалось смешным и нелепым

Но мое окружение не было согласно с таким выбором, и вскоре после того, как я замерла под своим видавшим виды стареньким одеялом, вокруг началась настоящая беготня с элементами паники. Я наблюдала за всем будто со стороны, паря по комнате невидимым духом — а на самом деле, просто ориентируясь в ситуации по звукам, которые доносились издалека, будто сквозь плотную толщу воды.

Девочки-соседки метались вокруг в настоящей истерике и, грохоча стульями, голосили, что все пропало, теперь уже точно конец, поздно звонить в скорую, психологам и психиатрам, это надо было делать раньше. А теперь у них в комнате фактически живой труп, который в любую минуту может превратиться в настоящий. Ночевать в одной комнате с реальным мертвецом им очень не хотелось.