Жила-была девочка, и звали ее Алёшка

— Страшные они какие-то, — не скрывая своих чувств по поводу нового интерьера, пробормотала я, передергивая плечами, — Не хотела бы я засыпать и просыпаться в такой комнате. Мне кажется, они действительно за нами… наблюдают. И тихо шепчут «За что? За что вы сделали нас такими?» — и мы, едва сдерживая смех, принимались издеваться над атмосферой эпичного царизма с новыми силами.

Именно потому, что нас не вдохновляла эта нарочитая дворцовость, я и Марк выбрали себе по комнате в отдаленном участке второго этажа, подальше от статуй, искусственных фонтанов и купидонской лепнины. Тем более, располагались они одна напротив другой по коридору — это и стало решающим аргументом за то, чтобы мы их заняли.

— М-да… Я, вообще, думала здесь свалку ненужных вещей сделать, — огорошено заявила Валентина Михайловна, глядя на новую комнату Марка. — А твоя комната, Алешенька, это же самый настоящий чердак.

Действительно, комната Марка двумя окнами выходила на задний двор, лишенный подделок под памятники старины, но зато с живописным зеленым газоном, а моя находилась под самой крышей и напоминала скорее мансарду. На скошенной стене, которая на самом деле была частью крыши, располагалось огромное окно: практически комната мечты, о которой я рассказывала Марку в детстве. Только стены были не белого, а нежно-травянистого цвета, но меня это нисколько не смущало. Облака снаружи плыли вполне себе воздушные и близкие, вызывая желание открыть окно, потянуться вверх и отщипнуть немного мягкой небесной ваты.

Виктор Игоревич и Валентина Михайловна смотрели на нас, как на сумасшедших.

— Что поделаешь, Валенька! — очень громко, чтобы мы услышали, восклицал глава семейства. — У наших детей — совковый менталитет! Они привыкли к уравниловке и серости, а успех и богатство пугают их! Уж сколько я ни боролся за свободу выбора, за равные возможности для каждого — старая система отомстила мне, завербовав собственных детей!

— Тоже мне… Аристократ липовый, — хмуро откомментировал его выступления Марк. — Алёша, мне кажется, он и вправду верит в то, что сам говорит. Я вчера слышал, как он рассказывал что-то насчет фамильного дерева и графских корней, которые ему в архиве нашли за небольшую сумму.

— Ну что ты, Марк, зачем так скромничать? Какой граф? Неужели по повадкам не видно — мы имеем дело с царской, я точно тебе говорю, царской кровью! Вот пусть приплатит еще денежек — и найдутся прямые доказательства родства с южной ветвью семьи Романовых, а ты заодно станешь крон-принцем. Здорово же!

И, как бы ни был сердит Марк, он начинал смеяться вместе со мной, потому что каждый из нас знал — Виктор Игоревич еще и не на такое способен. Сам же глава семьи каждый раз, проходя мимо одной из наших комнат, продолжал картинно и презрительно фыркать, громко сетуя на несправедливую судьбину.

Однако подобные идеологические разногласия были лишь началом серьезных разногласий между отцом и сыном. Отказавшись от регулярных занятий в бассейне, Марк заявил, что его будущая профессия со спортом связана никак не будет, и свое слово, как всегда, сдержал. Когда в конце девятого класса он заговорил о юриспруденции, Виктор Игоревич лишь пренебрежительно отмахнулся от этой идеи:

— Какая юриспруденция, сын! Тебя ждет большой бизнес!

На что Марк лишь поморщился, презрительно, и как мне показалось, брезгливо.

Так как уроки по негласной традиции мы делали в его комнате, а вечерние посиделки и разговоры происходили у меня, очень скоро я начала замечать на его письменном столе учебники по праву, сборники кодексов и законопроектов. Факультативными занятиями в старших классах он выбрал, опять же, правоведение и политологию.

— Ты это серьезно? — спросила я его. — Ты серьезно хочешь работать в суде? Будешь ходить в шикарном костюме и защищать знаменитостей? А еще у тебя будет дорогой и респектабельный кейс, да? Тебе пойдет!

— Какой к черту кейс, — ответил Марк в своей обычной манере. — Все адвокаты — проститутки. Я буду работать в прокуратуре.

— Как это? — не в силах скрыть удивления, я даже руками всплеснула. В то время на волне популярности были заокеанские адвокатские сериалы, в которых самый несимпатичный и противный парень был обычно прокурор и именно он каждую серию терпел сокрушительное поражение от обаяшек-защитников. — Неужели ты хочешь быть обвинителем?

— Именно, — лаконично уточнил Марк.

— А… а зачем? Ведь прокурор — он же почти палач. Он только и делает, что хочет чьей-то крови. А еще он постоянно требует, чтобы невинную жертву поджарили на электрическом стуле.

— Это только в фильмах все жертвы невинные, Алеша. А у нас не мешало бы кое-кого и поджарить.