Жила-была девочка, и звали ее Алёшка

Меня некому остановить — строительство заморожено, я вижу это по покосившимся доскам с генеральным планом, по разбросанным в беспорядке инструментам, по рассеянно хлопающим на ветру обрывкам пленки, затягивающей зияющие темнотой окна, в которые ещё долго не вставят стекла. Я смотрю сквозь этот неприкаянный дом, так и не дождавшийся своих жильцов, и вижу по-прежнему бескрайнее поле, простиравшееся за нашим приютом до самой реки, у которой рос раскидистый дуб, где когда-то мы с Марком закопали секретик — фантик под стеклом, навсегда связавший нас ощущением общей тайны.

Мне очень хочется увидеть этот дуб, посмотреть, как в его листьях играет солнце, как яркие лучи золотистыми бликами скользят по воде, омывающей его корни, а бойкие птицы, свившие гнезда в его кроне, по-прежнему поют беззаботно и радостно. Они поют о той красоте, которую видят, и я, увлечённая их песнями, поднимаюсь по лестнице, переступая через обломки кирпичей и разбросанные повсюду доски на самый верхний из достроенных этажей.

Здесь, когда между нами и ветром не осталось никаких преград, а небо и яркое солнце так близко, я снимаю капюшон и делаю глубокий вдох, на мгновение закрываю глаза. Ветер обдаёт меня пьянящей свежестью, а солнце купает в море яркого света и я, движимая желанием слиться с ними, подхожу ближе к краю площадки, за которой простирается живущий бурной жизнью город. Я чувствую себя той самой птицей, которая взмывает в небо и поёт из прошлого о красоте жизни. Она принадлежит прошлому, в котором осталось все, что ей дорого, все, что приносило ей счастье, но расслышать отголоски её песни можно будет еще долгое время, стоит лишь прислушаться получше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Опьянение свободой — вот что я сейчас чувствую. Мне больше ничего не нужно из той жизни, которую я оставила, закрыв за собой двери и без колебаний защелкнув все замки. Я достаю ключи из кармана и спустя миг слышу, как, негромко звякнув, они падают на бетонные плиты. Из другого кармана я достаю телефон и отключаю его, после чего бросаю к ключам, не заботясь более об этом средстве связи. Когда у тебя есть весь мир и целое небо, общение с помощью телефонов становится ненужным.

Самой последней из кармана я достаю записку Марка, которую он оставил мне сегодня утром, и пробегаю глазами строчки, чувствуя, как внутри начинает странно сжиматься что-то болезненное, жгучее, нарушающее мое умиротворение. Ветер, словно чувствуя тень сомнений, усиливается, внезапным порывом отбрасывая назад мои волосы и пытаясь вырвать из рук записку, но я держу её крепко. Я должна сделать это сама. Сама отпустить Марка. Как бы это ни было трудно — я обязана сделать это. Ради него. Ради его жизни. Ради его счастья. Ведь все мы созданы для того, чтобы быть счастливыми — с этой мыслью я разжимаю пальцы, и записка выскальзывает из моих рук. Её тут же подхватывает ветер, кружа и забавляясь, унося от меня подальше — и на мгновение в мире наступает тишина.

Умолкают все звуки и шорохи, утихает биение моего сердца и даже верный друг ветер резко унимается — и остаюсь только я, в полнейшем безмолвии, в полнейшем спокойствии. Я готовлюсь к чему-то важному, сама не до конца понимая, чего жду. Но волнение, охватившее меня, не может быть ложным. Сейчас что-то случится — манящее и удивительное и, в то же время, странно знакомое, то, в ожидании чего, затаив дыхание, я стою, замерев у самой границы безбрежного неба.

Когда сзади раздаются шаги — сначала едва различимые, а потом все более слышимые, я почти не удивляюсь и уж точно не боюсь. Я знаю, никто из тех, кого бы мне не хотелось сейчас видеть, не сможет найти меня — мой друг ветер надёжно укрыл все следы, ведущие к нашему убежищу. Шаги слышатся все чётче, а радостное волнение все усиливается — я понимаю, что давно ждала того, кто приближается, и он точно так же ждал меня. До нашей встречи остаются считанные секунды и, глядя на ярко освещённый горизонт, я вижу, как солнечный свет приобретает ослепительно яркий золотой оттенок, и в эту самую секунду понимаю, кто пришёл ко мне.

И когда к моему плечу легко прикасается рука и раздаётся голос, который я не слышала так давно, я совсем не удивлена. Я не могу сдержать слез радости и лёгкого неверия в происходящее, но я не удивлена. Ведь все произошло точно так, как он когда-то говорил.

— Нет, ну что я говорил, Лекс! — тут же подтверждает он мои мысли. — Какая же ты все-таки нетерпеливая! Я же сказал тогда — не спеши! Не торопись ко мне, не подгоняй события! И что? Ты послушалась меня? Нет, ты скажи, ты послушалась меня?

— А вот и ты, — пропуская все его вопросы, говорю я слегка охрипшим от волнения голосом и оборачиваюсь. — Наконец-то! — добавляю я, порывисто обнимая его.