Жилец

Это оказалась довольно большая комната, но обилие вещей заставляло ее казаться меньше, чем она была на самом деле. Модное повальное увлечение в эти дни пустыми пространствами и чистыми, строгими линиями, очевидно, не коснулось миссис Илз. Здесь не было ничего, не являвшегося округлым, мягким, не украшенным кисточкой или бахромой. Ковер, покрывавший пол от стены до стены, был толще и тяжелее, чем положено любому ковру, огромная софа завалена подушками чудовищных размеров. Ото всего в этой комнате веяло атмосферой дорогого и бесхитростного уюта. По небольшой стопке газет с хроникой светской жизни на приставном столике можно было заключить, что ее обитательница в свое время научилась читать.

Маллет хмыкнул. «И конечно же никаких книг, — отметил он про себя, — что характерно. — Он окинул взглядом стены. — И никаких картин, что не настолько характерно. Интересно, почему?..» Потом присмотрелся повнимательнее. По обе стороны от зеркала и над каминной полкой участки обоев выглядели чуть более светлыми на общем фоне — на этих местах прежде явно висели картины. Над ними до сих пор свисали для них крюки. Маллет мысленно вернулся к развязному швейцару и равнодушной горничной, собирающейся уволиться. Все указывало на то, что миссис Илз испытывала денежные затруднения, причем, видимо, настолько серьезные, что распродавала вещи. «Что-нибудь еще исчезло?» задался он вопросом. Казалось, едва ли возможно, чтобы эта битком набитая комната могла вмещать в себе что-то еще, но в ходе недолгих поисков выяснилось, что дело именно так и обстоит. Незаинтересованная горничная, очевидно, уже несколько дней пренебрегала своими обязанностями, потому что строй разнородных антикварных безделушек и не имеющих названия objets d'art[13], загромождавших каминную полку и журнальный столик, покрыл тонкий слой пыли. Однако то тут то там маленький кружок сравнительно чистой поверхности свидетельствовал о том, что не так давно их ряды поредели. Маллет без труда насчитал полдюжины таких молчаливых свидетелей. Возможно, недавно тут стояли статуэтки из яшмы и слоновой кости, какие-то фарфоровые фигурки, но они были принесены в жертву необходимости.

— Ради бога, извините, что заставила вас столько ждать, — раздался голос у него за спиной.

Инспектор повернулся. Миссис Илз с дрожащей улыбкой на губах подошла к нему, протягивая руку.

— Вы, конечно, пришли насчет бедняжки Помпи? — начала она.

— Помпи? — Маллет на какой-то момент пришел в замешательство.

— О, как глупо с моей стороны, конечно же я имею в виду мистера Баллантайна. Просто я ласково называла его этим уменьшительным именем Помни. Глупости, конечно, все эти ласкательные имена, правда, мистер… э-э-э…

— Маллет, — представился он.

— Маллет, большое спасибо. Баллантайн порой так важничал, что оно, по-моему, ему очень подходило. А теперь он… — Она приложила носовой платок к губам. — О боже! У меня просто язык не поворачивается об этом говорить.

— И все-таки, мадам, боюсь, я вынужден буду просить вас поговорить об этом, — сказал инспектор. — Я расследую убийство мистера Баллантайна, и я здесь для того, чтобы выяснить, способны ли вы пролить на это какой-то свет.

— Конечно да. Мне нужно крепиться. Хотя не знаю, какой уж там свет способна я, бедняжка, пролить. Спрашивайте меня все, что хотите. Давайте сядем здесь и устроимся поудобнее. — Она уселась на софу и похлопала по месту возле себя, приглашая его устроиться рядом.

Маллет совсем не возражал против того, чтобы занять место возле нее. Он относился к такого рода мужчинам, которые не допускают, чтобы на их суждения повлияло соседство привлекательной женщины, даже если ее чары усилены экзотическим ароматом и нарочито нескромной демонстрацией шелковых чулок. С его точки зрения, гораздо важнее было то, что миссис Илз расположилась так, что свет от стоявшего у тахты торшера попадал на нее. Сам он оказался в полутьме, откуда ему было удобно ее изучать.

Подобно своей гостиной, миссис Илз, вероятно, наилучшим образом выглядела при искусственном освещении. Возникало ощущение, что дневной свет поступил бы слишком немилосердно с морщинками беспокойства и нервозности в уголках ее глаз и рта, сделал бы слишком явным, что ее тонкая шея уже стала чуточку излишне жилистой. Но в данный момент Маллет, безусловно, видел перед собой красивую женщину. Она была в черном, этот цвет восхитительно оттенял белизну ее кожи. Тщательно нанесенная косметика объясняла то долгое ожидание, на которое она обрекла инспектора. Маллет прикинул ее примерный возраст, но вскоре оставил свою попытку и обнаружил, что вместо этого следит за завораживающей игрой ее выразительных карих глаз и тонких белых рук, казалось, ни то ни другое не в состоянии оставаться в покое ни единое мгновение.