Жилец

Стелла встала и повернулась за своим плащом, чуть наклонившись, чтобы разгладить образовавшуюся складку на рукаве, на котором, как оказалось, все это время сидела.

Верхняя часть ее платья чуть отошла вперед, и стал виден край бюстгальтера, который лишь отчасти скрывал ее полные груди. Когда девушка поднимала плащ, те легонько заколыхались — кожа вокруг узкой красной полоски, обозначавшей то место, где обычно к телу плотно прилегала верхняя линия бюстгальтера, казалась неестественно белой.

Официант сгреб оставленную на столе мелочь, разорвал счет, давая тем самым понять, что посетители расплатились с ним, после чего удалился.

— Вы пойдете? — спросила Стелла.

Трелковский было заколебался, однако страх снова остаться в полном одиночестве быстро рассеял все его сомнения.

— Если вы хотите, чтобы я пошел… — пробормотал он.

Нужная им квартира располагалась совсем неподалеку от бистро. Молодой человек, которому она принадлежала, позаботился о том, чтобы всем было на чем сидеть, после чего отправился на кухню, чтобы принести из холодильника напитки и лед. С первых минут пребывания в собственном доме он повел себя, как заботливый хозяин, истинный владелец, предоставляющий свои владения утомленным пилигримам. Он поставил на проигрыватель пластинку, расставил стаканы и принес поднос со всевозможными бутылками, ведерком со льдом и вазочкой с солеными орешками. Как только кто–либо из собравшихся обращал на него свой взгляд, он тут же вскакивал с места и спрашивал: «Что–то не так? Чего бы тебе хотелось?» Его услужливость была даже какой–то раздражающей.

Говорить все начали одновременно.

— А вы знаете, где я видел Симону в последний раз? Это было на концерте — в Ламоре. Я совершенно случайно столкнулся с ней. Мы немного поболтали, я еще спросил, как, мол, дела. Она ответила, что все прекрасно, хотя можно было заметить, что что–то у нее все же не так.

— А у меня до сих пор лежит одна книга, которую она дала мне почитать один из ее исторических романов. Впрочем, я ее даже не раскрывал.

— Ей совсем не нравилась мода этого года. Она еще сказала, что единственное, что еще как–то может носить, это «шанель» — остальное смотрится на ней просто отвратно.

— А мне сказала, что хотела бы купить пластинку с бетховенской Четвертой сонатой — знаете, в том новом музыкальном магазине, что возле Симфонического клуба.

— А странно все же, как она ненавидела животных…

— Дело не в том, что она их ненавидела, — она скорее боялась их.

— И еще она совершенно не могла терпеть американские фильмы.

— Вы же знаете, у нее всегда был хороший голос, но она даже не пыталась хоть как–то развить его.

— В отпуск она ездила куда–то на Лазурный берег — не знаю, правда, куда именно.

— И всегда так боялась растолстеть!

— Именно поэтому никогда и не ела как следует.

Трелковский в общем разговоре участия не принимал, но внимательно вслушивался в каждое произносимое слово, время от времени отхлебывая из стакана. Все, что говорилось, каждая крупица информации о Симоне Шуле, была для него самым настоящим откровением. Вот, значит, что — она терпеть не могла этого и обожала то! Как все это странно!

И как же нелепо умирать, когда имеешь собственное мнение по поводу всего, что тебя окружает! Во всем этом чувствовалась какая–то абсолютная несообразность, противоестественность.

Он чуть подался вперед и стал задавать гостям вопросы, надеясь побольше разузнать о бывшей жиличке своей квартиры, делая про себя маленькие пометки, сравнивая ее вкусы со своими собственными. Когда они совпадали, ему почему–то было приятно. Но это случалось нечасто.

Например, она презирала джаз, тогда как ему самому он нравился. Обожала Колетт, а он так и не удосужился прочитать хотя бы одну из написанных ею книг. К Бетховену, равно как и вообще к симфонической музыке, он относился с полным равнодушием, а Лазурный берег был той частью Франции, которая его совершенно не интересовала. Но он настойчиво продолжал задавать вопросы, пытаясь выведать у окружающих все, что только можно, и чувствуя удовлетворение, когда обнаруживались хотя бы малейшие признаки сходства их вкусов.

Молодой человек, хозяин квартиры, пригласил одну из девушек на танец; потом кто–то другой пригласил Стеллу.

Трелковский подлил себе из бутылки — он уже слегка опьянел. Третий мужчина, который не танцевал, попытался было завязать с ним разговор, однако он отвечал односложно.

После первого танца Стелла подошла к нему и спросила, не хочет ли он с ней потанцевать. Трелковский принял предложение.