Жили-были, ели-пили. Семейные истории

Я в изнеможении села в кресло, которое молдаване вместе с торшером предусмотрительно оттащили подальше от огня, и стала смотреть, как горит мой дом. Вместе с богатой библиотекой, дорогими старинными гравюрами, доставшимися от отца, семейными фотографиями на стенах, первыми малюсенькими детскими вещами, даже роддомовскими ярлычками с именами моих сыновей, отцовским архивом, Полиным, а потом и Лидкиным наследством – колечками с бриллиантиками, старыми потертыми фотоальбомами, латунной огромной люстрой с оранжевым абажуром из прошлого и незаконченным завтраком, оставшимся стоять на большом дубовом столе. Моя прошлая жизнь в прямом смысле превращалась в пепел, и я сидела на этом представлении в первом ряду.

Горел дом, свистели пули, пожарные лежали за березами, матерился муж, а я вот так и сидела в кресле посреди поляны и чувствовала почему-то вместе с горечью невероятное ощущение счастья! Дети были живы и здоровы, муж цел, все родные рядом! Тогда-то я и поняла, что больше ничего в жизни не надо! Очень часто ведь мы произносим слова: «Я бы всё отдал!» Вот я всё и отдала! И ничуть об этом не жалела. Поняв это, я сидела, глупо улыбалась и была, пожалуй, счастлива, как никогда! Тот момент я вспоминаю очень часто. Такого сильного чувства с тех пор я не испытывала.

Дача догорала, рушились обугленные бревна, вся прошлая жизнь уже превратилась в золу. То, что было потом, плохо помню. Подписывали какие-то документы, звонили какие-то люди, выражали соболезнования (зачем? почему?), кто-то нес деньги на жизнь, а в школе собирали вещи для погорельцев – в углу школьной раздевалки на первом этаже стояли тюки с чужими майками и штанами. Для моих детей, для погорельцев.

Друзья, узнав про пожар, в котором сгорела большая отцовская библиотека, стали дарить книги и среди них много художественных альбомов. Сидела, долго их разглядывала. Как все-таки лица из прошлого похожи на современные, а зачастую и конкретно на кого-то! Стала в это, как девочка, играть, примеряя каждый портрет на кого-то из знаменитостей.

Чтобы как-то скрасить мою тихую грусть, муж подарил мне фотоаппарат, профессиональный. Я всегда умела «нажимать на кнопочку», и дело это мне очень нравилось. Выбрать объект – в основном это была природа и мои собственные дети, отдать в проявку и печать – сама не умела – и с нетерпением ждать глянцевые красочные прямоугольнички. И рвать, и рвать потом то, что плохо! Снимала всю жизнь, по-любительски, как сегодня снимает каждый, у кого есть телефон. Сфотографировала сестру с бабушкой и родителей, когда надолго уезжала в Индию в 1983-м, чтобы были рядом, пока я там. Хорошие получились фотографии, живые. Папа тогда совсем домашний, не позирующий чужим, совсем мой.

Так с тех пор и ходила всегда с фотоаппаратом. Почему? Может, не умела рисовать и хотела простым путем запечатлеть то, что нравилось. А может, подглядывала за миром, как в замочную скважину, закрыв лицо фотоаппаратом и думая, что меня никто не замечает, а я все вижу… Вот и увидела много чего, сфотографировав за 15 лет более пяти тысяч человек. Расскажу пока только о двух.

Гурченко

Людмила Гурченко

Это особая статья. Это лучшее, что было в моей профессиональной жизни. Никто пока так и не смог дотянуться до ее уровня. И большое счастье, что я пригласила ее в самом начале моей фотокарьеры. Она стала моим учителем, даже не подозревая об этом.

Как ставить свет так, чтобы женщины казались девушками, как на камеру натягивать капроновый чулок, чтобы в женщине появилась тайна и исчезли приметы возраста, морщины и мешки под глазами, с какого ракурса выгоднее снимать, как накладывать по-особому грим, как незаметным кусочком тончайшей ткани подтягивать нос, который «с возрастом становится, как у Бабы Яги», что бывает «рабочая» сторона лица и бывает «нерабочая», и многое другое. Она требовала, чтобы ее подсвечивали снизу, давала абсолютно профессиональные советы, разбиралась в постановке света лучше любого фотографа.

Учила меня жить. И это абсолютно не раздражало! Все, даже самые едкие замечания, я воспринимала с каким-то щенячьим восторгом! Зачем ты обнародовала свой возраст, спрашивала. Какого хрена? Ты что, не женщина? Женщина должна быть загадкой! А какая в тебе загадка? Ты вывалила всё сразу, и что? Один и тот же муж, трое детей и непридуманный год рождения – и что в тебе осталось интересного? Не говори никогда всей правды, оставляй хоть чуть-чуть при себе и оберегай это оставшееся– учила она меня женским премудростям. А то ничего за кадром! Слишком просто! Публичный человек живет двумя жизнями! Обязательно! То, что напоказ, и то, что за кадром – она так и говорила «за кадром». «За кадром» у нее было много всего. За кадр она никого не допускала. Видимо, эти воспоминания не давали ей покоя, мучили.