– Елки! – сказал Муслим, – предупреждать надо!
– Так у меня работа такая! – ухмыльнулся повар.
Он сделал угрю надрез внизу головы, видимо, чтобы отсечь все нервы и прекратить его страдания. Потом каким-то макаром поддел кожу вокруг головы и снял ее, как чулок. И только потом отрезал голову и выпотрошил. Самое ужасное, что и без головы и внутренностей рыбина довольно сильно дергалась. А когда ее нарезали на куски и положили обваливаться в муке, то и эти несчастные обрубки продолжали слабо трепетать среди мучных сугробов, обваливаясь сами собой. Даже на раскаленной сковородке, практически, в аду, в кипящем масле, уже даже и не рыба, а почти готовое блюдо, продолжало жить и издавать какие-то звуки.
– Роба, я так не могу, это какое-то зверство! – сказала мама.
– Да, я такого не ожидал. Ты как, Катюха, ничего?
Я была, конечно, ничего, но прыгающие по раскаленной сковородке куски угря потрясли меня даже больше, чем увиденная в детстве бегающая по двору курица с отрубленной головой! Вот она, поговорка в действии – как жареный уж на сковородке!
В общем, никто из нас участвовать в дальнейшем приготовлении угря не захотел, вернее, не смог. Уж очень морально тяжелая эта процедура.
А на вкус да, очень даже.
Долго потом Муслим этого угря вспоминал: когда видел на банкетах тарелку с аккуратно нарезанными ломтиками угря копченого, спрашивал: «А помнишь?»
В общем, отдыхали активно и разнообразно. Я недавно даже нашла чудом уцелевшую фотографию, на которой Муслим пытается встать на водные лыжи на Лиелупе. Удалось, надо сказать.
Угрозы Минина и Пожарского
Однажды, приехав после двух месяцев отдыха на Рижском взморье, мы, открыв дверь нашей квартиры, получили сразу два сюрприза.
Во-первых, Лидка перед отъездом забыла положить в морозильник треску, которую купила прямо перед поездом – давали, надо брать. Треска, вернее, ее мумия, одиноко стояла в углу, как памятник, вклеившись в собственный сок двухмесячной давности. Она была завернута в газету «Известия», и пропитанный рыбьей влагой портрет дорогого Леонида Ильича смотрел на нас вопросительно и требовательно. Запах от мумии шел соответствующий. Им, казалось, пропитался уже весь дом, не только квартира, поскольку, как только была открыта входная дверь, он вырвался наружу и пошел со свистом гулять по всем этажам. Лидка бросилась на Ильича, отодрала его двумя руками от засохшей лужицы на паркете, завернула в целлофановый пакет и скинула вождя в мусоропровод. Окна были распахнуты настежь, все бегали по квартире и махали кто чем мог – вонь не хотела выветриваться, за два-то месяца она у нас, в хоромах, попривыкла!
Как только прошел шок от запаха, мы стали разбирать газеты и журналы, которые почтальон в течение двух месяцев ежедневно закидывал в узкую прорезь на нашей входной двери. Это было наше с папой любимое занятие – что-либо сортировать: книги ли выставлять в полках шкафа по какому-то несуществующему правилу или скорее наитию. Или вот, пресса – два журнала «Юность», «Знание – сила», «Техника молодежи», «Наука и жизнь», кучка «Крокодилов», «Огоньков», «Советских экранов» и «Работница». И ворох газет. Письма. Письма разбросаны среди газет, писем много, с марками и штемпелями. Одно отдельно, необычное, в маленьком коричневом конверте, без адреса. Просто запечатано, и всё. Вскрыли.
Вот такое письмо.
Мы заволновались – мало ли психов на свете? А если вдруг он еще и работает в каком-нибудь НИИ и имеет дело с радиоактивными веществами?