Мы вышли из ворот ее дома, пока гости, жуя бетель, мило беседовали, и прошли по ночным кривым улочкам, которые и не думали спать. Была зима, в воздухе стоял резкий запах дымящихся коровьих лепешек, которыми отапливали дома неприкасаемые. И хоть жили они далеко, в своеобразном гетто, едкий дым от печеного коровьего дерьма доносился повсюду и резал глаза. Какими-то узкими проходами мы вышли на маленькую площадь, где вовсю кипела ночь. У стены стояла повозка с аккуратно разложенными гуавами, которые скоро должны были повезти продавать, – очень полезны при проблемах с щитовидкой, вскользь сказала Радха; рядом на циновке сидели две девочки и нанизывали оранжевые цветки на нитку, чтобы, вероятно, украсить утром в храме статую Будды. А около чана старый и худой голоногий человек доставал шумовкой из булькающего масла надувшиеся лепешки и веером раскладывал их на подносе. На соседнем блюде лежали горячие пирожки с луком, рисом и перцем – еда, к которой можно привыкнуть только с детства, а для иностранцев это пытка, пожар, который не зальешь никаким количеством ни вина, ни воды. Только тощие собаки почему-то глубоко спали, пристроившись у ног продавца лепешек, изредка вдруг вздрагивая и дергая ногами. Под самым фонарем, на перевернутом вверх дном пластиковом ведре, сидел еще один старик. Перед ним на двух кирпичах лежал лист фанеры с маленькой химической лабораторией – баночки со снадобьями, закрытые и открытые, коробочки разного калибра, ложечки и палочки, пипетки и щипчики, связки глянцевых ярко-зеленых листьев и мешочки с разноцветными лепестками. Всё такое загадочное и волшебное.
– Намасте, – поздоровалась Радха и стала объяснять мужичку что-то на хинди, иногда показывая на меня. Мужичок был в годах, но возраста неопределенного, с веселыми круглыми глазами, беззубым ртом и ярко-красными губами. Он сидел, закутавшись в огромный двуспальный плед, с которого зло щерился такой же огромный, как и сам плед, плохо нарисованный тигр. Видимо, свой беззубый рот мужичок компенсировал тигриными громадными клыками. Он кивнул, беззащитно улыбаясь, и жестом подозвал меня поближе.
– Это мой мастер, он всегда делает нам бетель. И родителям моим еще делал. Ему уже под девяносто, может, больше уже.
Она спросила его что-то, тот только пожал плечами и, улыбнувшись, что-то ответил.
– Сам не знает, сколько ему, не считал, говорит.
Страшно было, конечно, ставить на себе эксперименты, но я решила попробовать. Раз вся Индия, говорите…
Мужичок приободрился, расправил плечи, скинув с себя тигра, и победно оглядел свою лабораторию. Взял глянцевый густо-зеленый листок и намазал его, как хлеб маслом, какой-то белой пастой. Радха мне объясняла.
– Сначала лист бетеля – он и основа, и упаковка, потом известь для консистенции, потом сушеный арековый орех, можно добавить пасту из бобов акации. Бетель ведь жуют, а сколько людей, столько и вкусов, поэтому надо сделать каждому по вкусу, ведь это как блюдо – можно положить укроп, куркуму, шафран, тмин, кориандр, можно семечки огурца или арбуза, можно ментол или сахарный сироп с кокосовой стружкой, а для особых знатоков серебряную фольгу или даже камфору, которая вызывает эйфорию.
«Так что приготовить?» – Она хитро на меня посмотрела. Я выбрала имбирь с гвоздикой с добавлением огуречных семечек. Старик кивнул и начал сыпать по маленькой ложечке из своей лаборатории. Потом свернул аккуратный треугольник и положил на блюдце передо мной.
Зажмурившись, я запихнула его в рот, стараясь не думать о том, что старик не помыл руки, что в этих немытых годами баночках может уже черт-те что завестись и что снова в больницу я не хочу. Но риск – благородное дело! Стала жевать – остро, жгуче, пряно, хрустяще! Решила, что в такой смеси сдохнут все вражеские бактерии. Короче, получала удовольствие, а потом узнала, что бетель включен индусами в число восьми жизненных удовольствий – еще мази и всякие притирания, ладан, женщины, музыка, постель, пища и цветы. Будем считать, что удовольствия для женщины – бетель, мужчина и т. д., а то, ей-богу, обидно!