Жили-были мужики

Жил да был мужичок один. И болел мужичок этот оптимизмом. Сильно болел. Взрывало его, конечно, иногда, когда начальник его ни в грош не ставил (совершенно несправедливо, надо сказать).

Или тёща, в маразм старческий впадая, то с работы его выдёргивала (просто так, уже и не помнила, зачем), то с рыбалки, то ещё с каких важных дел; то скорую помощь начнёт вызывать каждые полчаса, а поскольку фельдшера её уже не понимали, и так и так мужичку звонили, да снова его с места сдёргивали, вот тут да, нервничал мужик.

Или жене его два раза в неделю в областной центр на диализ ездить надо было за сто километров, а транспортные расходы никто не возмещал. Тут тоже впору завыть мужику, потому начальник ему премий не давал, и вообще старался, чтобы работа сделана была вся и любая, а деньги чтоб минималкой, расплатиться с мужичком одной зарплатой да и только.

Или младший сын в четвёртый раз за месяц в запой уходил (а по правде сказать, он из запоев и не выходил), тут да, гневался мужик наш. Старшего-то, слава Богу, вылечили, но домой не пускают теперь, потому как друзья приходят, и снова лечить надо (проходили это уже, три раза срывался), так что старший теперь дома не живёт, в другом городе он, далеко.

И вот сядет мужик передохнуть на работе, чайку попить, и вспоминает:

– Вот, бывало, накуролесим по молодости, а бабушка моя, жива ещё была тогда, всё пальцем мне грозила: "Не куролесь, Лёнька, мол, Бог тебя накажет!" И вот всё живу да жду: когда ж он меня накажет то? Обманула меня бабка то, выходит? Нет его, получается?

Вот такой вот оптимистичный дядька.

Притча третья

Зазвал как-то один мужик другого в сад. Яблоки там, сливы, груши, ну и всякое такое вкусное и бесплатное. Не бойся, мол, говорит мужику, сад там давно заброшенный, никаких сторожей там нет и никому за это никогда и ничего не будет. Тот, второй, носом покривил, да и согласился – шутка ли, почти две недели этот к нему ходил и уговаривал. Не согласишься – не отстанет нипочём, тут уж его только стрелять надо, а стрелять по друзьям (даже и вот по таким) наш второй мужик не горазд был.

Второй наш мужичок насторожился и так, когда первый сказал ему, что ночью пойдут, а уж когда вышли, и вовсе у него забурлило в мозгах, потому как если сад заброшенный, то почему бы и днём не сходить, а если надо обязательно ночью, то, может, этот сад не такой уж и заброшенный? Но уж согласился всё равно, деваться некуда, пошли.

Ну и вот – идут они в сад. Первый прёт напролом, никто ему не помеха, кум королю, сват канцлеру, только что песни не поёт. А второй всё прислушивается да оглядывается да то так подумает, то эдак: то ему звук какой не понравится, то свет не так светит, то и вовсе показалось, что машина за ними уже едет. Первому надоело его каждый раз успокаивать, а второй устал бояться, плюнул со злости на того, второго мужика, что сосватал его на эти яблоки-груши, да на себя, дурака, что согласился, мешки побросал, и домой ушёл. Первый покричал его, покричал, да уже один, боязно громко-то кричать. Ну, а тихо кричать – так никто всё равно не услышит! Так и пошёл один.

Ну и вот, тот мужик, который ушёл, так и прожил – без барышей, но и не в бедности! Второй, хоть и похохатывал над первым: дескать, мозгов у тебя лишку, слишком много думаешь ты ими, а получилось, что яблоки всё равно растранжирил – дармовое же, не жалко. И, кстати, так до тюрьмы и дошёл со своими яблоками. Но не в этот раз. Если б в этот раз попался, дали бы условно, а так – четыре года общего режима. Хозяева у сада всё-таки действительно были. А мозги если есть, то их пользовать надо временами. Другое дело, когда их нет…

Притча четвёртая

Жил был мужик. Но в этот раз не про мужика, а про его жену, с которой ему, надо сказать, здорово повезло. Хорошая ему досталась женщина, хозяйственная и мудрая – души в ней не чаял мужик. Жила она по-христиански, не лентяйничала, и всё то у неё спорилось и получалось. И дети с мужем сытые и чистые, и дома порядок, и в огороде красота, и молитвы вычитаны, и храм не забыт.

Одно у неё не получалось – посты держать. И сильно она сначала переживала по этому делу, нервы нервничали, сердце плохо стучало, и вообще давление поднималось. Ну и решила она, что пусть его, если уж не получается с чем-то, то надо навёрстывать другим, и успокоилась с постами. И получилось так, что все только обрадовались. А раз все обрадовались, и всем хорошо, то бабе нашей что переживать? И она обрадовалась, и другим хорошо.

Молитвы она не забывала, в храм ходила и на исповедь и на причастие. И молитв знала много, но любимая у неё была со словами: "… не попущай, Пречистая, воле моей совершатися, не угодна бо есть, но да будет воля Сына твоего и Бога моего…" Вот и получилось, что милость Божья на бабу нашу и снизошла: призрел Господь на её молитвы и жизнь, да и сподобил ей крылья. Летай, дескать, баба, никакого тебе ограничения нет; всё, что требовалось, сделано тебе, любой каприз…

А вот тут незадача и получилась: крылья то у бабы есть, а в ней сто пятнадцать килограммов.