Жили два друга

Они заедали душистое терпкое вино холодной бараниной, лавашом, сулугуни и сациви, которое гость привез в специальном кувшинчике. Оба улыбались и, не умолкая, расспрашивали друг друга. И уже знал Демин, что Чичико вскоре же после войны уволился из армии, на родине окончил винодельческий институт и теперь уже пятый год директорствует в совхозе, а сюда приехал на какую-то научную сессию. Он раздобрел, посолиднел и весь был наполнен той устойчивой ясностью, какой обладают люди, у которых успешно идут дела. Они уже успели выпить и за встречу, и за дружбу, и за свой штурмовой полк, когда Чичико вдруг остановил выпуклые глаза на длинном цветном халате, висевшем над диваном, и тихо изрек:

- Прости, кацо, нехорошо получилось. Не с того мы сегодня начали.

- Как это не с того? - пожал плечами Демин.

Опустив глаза, Чичико спросил:

- Это её халат, Коля? Заремочки?

Демин низко уронил голову.

- Давай за неё выпьем, не чокаясь, - мрачно произнес Болашвили. Какая была чистая девочка!

Демин глухо всхлипнул и поднял стакан.

Потом они выпили за полковника Заворыгина, за лихого Сашку Рубахина, за Леню Пчелинцева... Демин поднимал стакан и пил за все, за что предлагал Белашвили.

И чем больше кричал Чичико, пытаясь вывести из оцепенения своего бывшего подчиненного, тем все ниже и ниже опускался тяжелый деминский подбородок.

Утром они встали, ощущая головную боль, отфыркиваясь, пили минеральную воду. Чичико торопился на заседание. Спросил:

- Я у тебя два дня поживу, если не возражаешь?

- О чем разговор, - равнодушно ответил Демин и ладонями стиснул лицо. - Бери запасной ключ.

- Да нельзя же так, ишак ты поганый! - закричал на него Белашвили. Разве ты возвратишь теперь Зарему? Но кто тебе, понимаешь, давал право рассвета и заката теперь не видеть?

Стоя перед гостем в исподнем, Демин нерешительно спросил:

- Чичико, мы все считали тебя на фронте самым горячим, самым честным и самым прямолинейным.

- Дураком, хочешь сказать, - бесцеремонно перебил бывший комэока.

- Нет, - улыбнулся Демин. - Прямолинейным, как носорог, который мчится на противника со скоростью сто двадцать километров в час и ни вправо, ни влево свернуть уже не может. Так вот я хочу тебя спросить, мой друг-носорог, как бы ты поступил с челотеком, присвоившим себе труд погибшего друга? Простил бы ты его за честное раскаяние?

Чичико выпучил глаза и озадаченно усмехнулся в жесткие усы.

- Ва! Кацо! Ничего не понимаю. Говори без загадок, пожалуйста.

- Хорошо, скажу, - ожесточился Демин. - Допустим, жили-были на фронте два хороших товарища и вели вместе научное изыскание. Один талантливо, другой - нет. Первый погиб, второй остался жив и, доделав работу первого, выдал её за свою.

- Па-а-длец! - моментально прокомментировал Чичико.

- Ну, а если обстоятельства его заставили? Если надо было спасать другого близкого человека?

- И потерять насовсем честь?

- А если этот человек в душе пережил такое, что нельзя пи рассказать, ни описать. Если он вышел с низко опущенной головой и говорит: "Люди, простите".

- А крал с высоко поднятой головой? - рассмеялся беззлобно Чичико.

- Это не важно, - поморщился Демин. - Но ты бы его простил?

- Нэт, - односложно ответил грузин. - На мой взгляд, человек, потерявший честь, уже свое доброе имя, генацвале, не восстановит.

- И даже, если бы это был твой собственный брат?

- Нет, - повторил Чичико и вновь засмеялся. - Только чего ты пристал ко мне с этим вопросом, как о кинжалом? Что я к тэбэ приехал, о негодяях, что ли, говорить. Называется, старые друзья встретились. Лучше о своих делах расскажи, Коля. Приеду в совхоз, твои читатели спросят.

- Да иди ты к черту, - лениво отмахнулся Демин. - Ты ко мне вино пить приехал или на читательскую конференцию?

Белашвили громко захохотал, показывая белые зубы.

- Вино пить, - радостно подтвердил он и стал нацеживать в стаканы из бочонка светло-желтую жидкость.

- Подожди, - остановил его Николай, - хочешь, я тебе стихи свои почитаю. Я их публиковать не буду, а в новой повести использую.

- Вот это лучше, Коля. Читай.

Демин достал из ящика письменного стола листок, положил для чего-то перед собой, хотя на память знал все строчки, глуховато откашлялся.

Седой угрюмый человек

По жизни прекратил свой бег,

Упал он, словно чошадь,

Под непосильной ношей

А доктор, тот что из светил,

Над ним склонившись, говорил,

Моя, что он ел и что он пил,

И был ли он хороший

Оставь рецепты, эскулап,

Они не вяжутся никак

Ни с утренней зарею,

Ни с миром, что мы строим.

Пусть мы не из гранита,

Но мы шагаем в битвы

И в этих самых битвах

Порой бываем биты.

- Хорошие стихи, - сказал Чичико задумчиво. __ Жизнь - это действительно не река с цинандали, не из одних радостей состоит. И бьют в ней тебя... тоже бывает. Однако когда бьют, надо побыстрее подниматься и ещё увереннее идти вперед. Как ты шел на зенитки, как я на них шел, помнишь? - Он осекся и внимательно посмотрел на своего фронтового друга. Это вот такому, кто честь потерял, как ты об этом типе мне рассказывал, такому уже не подняться.