Жили два друга

Однажды на офицерском совещании, разгневанный самовольной отлучкой моториста из экипажа лейтенанта Рубахина, подполковник Заворыгип в сердцах воскликнул:

- Говорим, говорим о работе в экипажах, а где она, эта работа? Почему паши офицеры отделяются от рядового и сержантского состава? Единственный, кого я могу поставить в пример, - это лейтенант Демин. Почти все время проводит в своем экипаже.

- Это оттого, что у него оружейница Зарема, - вставил Рубахин, и все летчики грохнули от смеха. Демин густо покраснел, готов был уже взорваться, но лишь ругнулся и тут же ушел.

Настроение было испорчено.

Он пришел на стоянку злым, сделал замечание "папаше" Заморину - тот слишком долго возился с заправкой. Заморин сердито засопел и, кивнув головой в сторону пузатой бензоцистерны, ворчливо заметил:

- Так ведь она же, товарищ командир, эта БЗ [БЗ - бензозаправщик], только подъехала.

Демин, ничего не ответив, окликнул оружейницу:

- Ефрейтор Магомедова!

Подошла Зара, спокойная, как и всегда, несколько удивленная резкостью его голоса.

- Почему бомботара и патронные ящики не убраны?

Придет подполковник Заворыгин, а мне за этот хлам краснеть перед ним!..

Она не сразу ответила. Поглядела на Демина с недоумением и даже откровенным сожалением.

- Что с вами, товарищ командир? У вас какая-нибудь неприятность?

Эти слова сразу обезоружили его. Он понял, что не в силах сопротивляться её тревожно-беззащитному взгляду.

- Уберите, пожалуйста, Зара, - сказал он мягко и пошел к скамейке. Надо было по заданию комэска Прохорова самостоятельно разработать вариант налета на пореправу, рассчитать маршрут, направление атаки. Около часа возился он с картой и штурманской линейкой, а потом с удовлетворением защелкнул планшетку, потому что избранный вариант показался ему самым безопасным и точным,

- Заморин, я на КП! - окликнул он механика повеселевшим голосом. А тот безошибочно по этому голосу угадал: Демин смущен своей вспышкой и хочет, чтобы Заморил нонял, что доверительное обращение звучит как извинение перед ним.

- Когда вас ожидать, товарищ командир? - спросил добродушно Заморин, показывая, что нисколько не сердится на вспышку лейтенанта.

- Если быстро отпустят, зайду перед ужином, - ответил Демин и ушел, совершенно не обратив внимания, что из планшетки выпал листок бумаги и одиноко остался лежать на скамейке.

Лейтенант несколько ошибся. Обсуждение предстоящего вылета затянулось. Летчики долго спорили, горячась. И все-таки его, деминский, вариант был с небольшими поправками принят. После ужина, счастливый от успеха, Демин бодро шагал к самолету. Уже напрочь забылось утреннее острословие лейтенанта Рубахина, да и можно ли было всерьез обижаться на этого вертопраха.

Мстит за то, что когда-то пообещал дать ему по шее. Чепуха!

Последние солнечные лучи бежали по лэ гному полю.

Словно в чадру затягивалось солнце. Самолет был уже укрыт чехлами. На одном из патронных ящиков стояли опрокинутые солдатские котелки. Потемневшие от наступивших сумерек, сидели на скамейке старшина Заморин, Зара и Рамазанов. Перед ними с белым листком в руке, с непокрытой головой стоял Пчелинцев. Ветер ласкал русые его волосы. Когда Демин подошел, он поднял вверх руку и быстро скомандовал:

- Внимание. Раз, два, три... начали.

И они вдруг запели. Их нестройные голоса трудно сплетались в хор. Басил Заморин, безголосый РамазаРОВ с акцентом подтягивал ему жидким тенорком, негромко пел сам Пчелинцев, и только голос Заремы взлетал, придавая пению стройность. Демин замер как вкопанный и побледнел от неожиданности. Песня оглушила оторопевшего Демина до того, что он не сразу узнал свои собственные слова. А Пчелинцев, держа белый листок в руке, продолжал лихо дирижировать.

Ты ззени, штурмовик,

Ты лети, штурмовик,

К твоему я напеву привык.

Твой напев для меня

Это сила огня,

Для врага это "черная смерть".

От зениток спасет меня наша броня,

А фашисту придется юреть.

Когда песня кончилась, Пчелипцев с победоносным видом устремил взгляд на лейтенанта, а Демин побелевшими губами произнес:

- Это... это вы что?

- Спели вашу песню, товарищ командир, - улыбчиво ответил Пчелинцев.

- А откуда, откуда вы взяли, что она моя?

- Мы нашли листок, - пробасил "папаша" Заморин.

- А на нем вашей рукой были написаны эти слова, - весело прибавила девушка, - целых четыре куплета. И нам они очень понравились.

Сумерки сгущались, и она не могла видеть лицо Демина, стоявшего в пяти-шести шагах от них. Им всем казалось, что командир экипажа обрадован ловким сюрпризом. Они и представить не могли, что в эти мгновения летчик сгорал от стыда, чувствовал себя безжалостно раздетым и выставленным напоказ. Люди по-разному переживают авторство. Одни гордятся, ожидая похвал и не задумываясь над тем, насколько ими сочиненное совершенно, другие стыдятся, остро ощущая вето слабость случайно вырвавшегося на свет. Демин явно относился ко второй категории.

- Я не писал этого, - сказал он грубо, - и вообще я ничего не пишу. Откуда вы взяли?

- А кто же еще, товарищ командир? - улыбнулся стрелок.

- Пушкин, - со злостью выговорил летчик. - Пушкин, вот кто.