Жили мы на войне

Однажды, помню, мы с ней в страшный переплет попали. Было это в наступлении, в Белоруссии. Уже смеркаться стало, а потом и вовсе потемнело. Фары зажечь нельзя, над головой ихняя «рама»[2], как коршун, крутит — враз засечет. И вот то ли задумался я малость, то ли задремал — не знаю. Только, когда очнулся, замечаю — ни впереди ничего не бурчит, ни сзади. Шли мы тремя машинами, а тут я один оказался. Остановился, начал соображать, что к чему и каким манером мне дальше двигаться. Вышел из кабины — что направо посмотреть, что налево — одна темень. Стал ногами дорогу нащупывать. Кругом слякоть, а главное — направление определить не могу. Где запад? Где восток? Где немцы? Где наши? Полная неизвестность. Безвыходное положение.

Решил тогда я переждать, а чуть заря обозначится, дальше действовать. Прикорнул в кабине, но только небо сереть стало, очнулся, вылез и огляделся. Слава богу, теперь хоть ясно стало, где восток и в каком направлении двигаться.

Хотел уж газ дать, но увидел невдалеке какой-то предмет. «Дай, — думаю, — подойду. Вдруг указатель». Тронулся туда. Подошел, гляжу — и впрямь в землю столбик вкопан, а к нему дощечка прибита. Наклонился пониже, однако прочитать, что на той доске написано, не могу. Чиркнул спичку — и обомлел. На дощечке одно слово: «Мины». Я даже присел от неожиданности, и коленки друг о друга постукивать стали. Ну, влип! Постоял минут пяток, малость пришел в себя и тогда решил к машине идти — больше некуда. Иду и все думаю — вот сейчас трахнет. И тут поймал себя на том, что вышагиваю как журавль, для чего-то ноги высоко поднимаю.

Как последние шаги делал — не помню. Знаю только, что перед самой машиной присел, руки назад откинул и такой прыжок совершил, что сам себе удивился. Отдышался, покурил, стал прикидывать, как дальше поступить.

Уже совсем светло стало. Вижу, метрах в пятидесяти беловатая лента обозначается. Сообразил — дорога. Решил на нее выбираться. Однако — как? Не станешь же на минном поле на машине разворачиваться. И вот стиснул я зубы, вцепился в рычаги, глаза зажмурил и задним ходом — куда бог вывезет — газанул.

Очнулся на дороге. По машине почувствовал. И ни минуты не мешкая, дал ходу. Только километров через пять окончательно в себя пришел. Вылез из машины, обошел ее вокруг, попинал скаты, убедился, что все в порядке, и запылил дальше. Однако еще километров через пять выскочил из кустов капитан, встал посреди пути.

— Стой! Стой! — кричит.

Остановился я.

— Ты откуда? — спрашивает капитан.

— Оттуда, — отвечаю и показываю назад.

Капитан больше не разговаривает, прыгнул на подножку и требует:

— А ну, дыхни.

Дыхнул я. Он удивился и требует к себе лейтенанта. Подбежал тот, стали они меня расспрашивать, с картой мои показания сличать, наконец, позвали сержанта.

— Что это за работа, почему по вашим минным полям машины беспрепятственно двигаются? — кричат на сержанта.

Тот спокойно объясняет, что оставили они на том поле один-единственный узкий проход и что вскорости его закроют.

Начальство тон сбавило, а потом ко мне обратилось:

— Видно, ты, парень, в рубашке, а может, даже в костюме родился. Ну, поезжай, да жизни радуйся.

Я и укатил.

Но рассказать-то я вам не об этом хотел, а о том, как я на своей «маруське» самоходку немецкую таранить пытался и вышел из этой истории победителем.

Возили мы ящики с продуктами. Хорошо возили, без приключений и сытно. Притормозишь малость. Ящик об ящик стукнется, и банки с консервами врассыпную по кузову. Одну выудишь, откроешь, позавтракаешь, водичкой запьешь, и так весело на душе становится — хоть пой.

Было там место такое. Ложбина к реке спускается, через нее мост. Хороший, добротный. А берега речки густо тальником поросли.

Вот еду я, ничего такого не думаю. Выскочил на мост и тут вижу из тальника с другой стороны немецкая самоходка вылезла. Остановился я, и самоходка тоже встала.

«Вот тебе и на. Что делать?»

Постояли мы минут пять, вижу: двинулась на меня эта штуковина. Впереди ствол толщиной с телеграфный столб.

«Если, — думаю, — сейчас задний ход дать, он меня из своего телеграфного столба в миг в безобразную массу превратит. Эх, помирать — так с музыкой!»

Рванул я рычаги, на самоходку пошел. Фашисты, видно, подумали, что у меня в кузове взрывчатка и я себя и их в воздух поднять задумал. Остановились. А я лечу! Дали они задний ход. А я еще быстрей лечу!

Занервничали фашисты, заметались, хотели увернуться от моей «маруськи», да не рассчитали, перила моста проломили и бултых в воду вверх тормашками! Один столб из воды торчит.

Тут наши ребята из охраны моста прибежали. Постояли мы, подождали, пока немцы из машины выберутся и на поверхности воды покажутся, а потом всех их мокреньких и взяли.

Когда мимо моей машины проходили, один немец тычет пальцами в кузов:

— Динамит? — спрашивает.

— Динамит, динамит, — посмеялся я, вынул банку гороха со свининой, показал ему и еще раз говорю: — Динамит!

Лейтенант из охраны моста фамилию, имя, отчество, номер машины записал.

— К награде, — говорит, — представлю.