Жилины. История семейства. Книга 1

– Никогда за столом не спи, в народе говорят, нехорошая это примета. Чем таким она нехорошая, не знаю, но раз так считается, то, значит, спать за столом не надо. Ясно? Ну а если ясно, то вон лавка. Перина в углу лежит – постели, подушку там же возьми и одеяло – им накроешься. Всё, иди спать, а я на печь полезу, кости свои погрею.

Глава 3 Быть ему купцом. Апрель 1749 года

Тут папа прервался и опять по сторонам смотреть начал.

– Погодь, сын, нам скоро налево повернуть надобно будет. Вон колокольня одинокая над деревьями мелькает. Крест у неё ещё покосился. Видишь?

– Да вижу я, папа, не слепой ведь.

– Вот нам к той колокольне и надо. Не совсем, конечно. Она теперь, можно сказать, в чистом поле торчит, а раньше там кладбище деревенское было. Притормаживай потихоньку. Вон и поворот показался. Гляди-ка, асфальт положить когда-то успели. В прошлом году, когда я сюда заезжал, грунтовка была. Неужто деревня моя оживать начала?

– А что же ни одного указателя нет? – удивился я. – Дорога асфальтированная куда-то в лес уходит, как будто там секретный объект расположен. С полкилометра проедешь – и на шлагбаум с солдатом, его охраняющим, наткнёшься.

– Да был там указатель всегда. Но несколько лет назад, когда трассу эту ремонтировали, его бульдозером, наверное, из земли выдернули, на одной ноге еле держался. Пару лет так стоял, а потом и вовсе исчез. Думаю, что кто-то его для собственных нужд уволок. Вот теперь и приходится дорогу эту каждый раз почти на ощупь разыскивать.

Мы повернули налево и по новенькому, совсем недавно положенному, ещё чёрному, не успевшему «поседеть» асфальту въехали в небольшой лесок, скорее даже лесозащитную полосу, поскольку деревья почти сразу же закончились, и мы оказались посреди заброшенного поля, на котором уже кое-где поднимались молодые деревца и кустики. Колокольня теперь предстала перед нами во весь свой немаленький рост. Была она полуразрушенной, крест действительно висел криво – одна из цепей, его поддерживающих, болталась, разорванная почти посередине. От церкви, которая обязана была находиться рядышком, даже следов не осталось, вот и стояла колокольня одна-одинёшенька. Кладбище, о котором папа упомянул, тоже исчезло. Время всё-таки неумолимо к делам рук человеческих. Стоит только человеку оставить что-то сделанное им без присмотра, как природа быстренько свой порядок наведёт и останки этого сделанного глубоко под землю запрячет.

– Давай-ка мы с тобой здесь где-нибудь приземлимся да перекусим, а то естество начинает своё требовать. Дальше нельзя будет, там под землёй мёртвые лежат, их покой тревожить не следует. Вон, видишь, берёзка одинокая стоит. Присядем в её тенёчке, и я тебе дальше немного расскажу, а потом, как сил наберусь от земли родной, мы свой путь продолжим.

Так и поступили. В машине нашлась подстилка, на которой мы с женой и детьми, теперь уже выросшими и разлетевшимися из родительского гнезда в разные стороны, некогда вот так же где-нибудь в тенёчке присаживались и перекусывали во время наших долгих путешествий по родной земле. Давно уже нет той машины, на которой мы, невзирая на все трудности – плохие, иногда почти непроезжие дороги, отсутствие бензоколонок, да и ещё множество всего, что перечислять даже не хочется, – колесили по стране, а вот подстилка эта перекочевала в мою «Тойоту», которую все в семье иномаркой обзывали, и, видишь, пригодиться смогла.

Отец из своей котомки достал термос с ещё горячим кофе, жареные куриные ножки – вообще-то, скорее это были окорочка, но он их ножками называл, так ему привычней, наверное, – несколько кусков хлеба да по паре бутербродов с колбасой докторской, без жира значит. Вполне достаточно, чтобы наесться голодному человеку. Пока я продолжал окорочок зубами рвать, папа к своему рассказу вернулся:

– Иван проснулся ещё затемно, голову приподнял, а Тихон уже около печи стоит, кочергой шурует.

– Не спишь уже? Молодец. Не зря говорят: «Кто рано встаёт, тому Бог подаёт». Ты всегда так рано встаёшь или только сегодня, потому что в чужом месте оказался?

– Я, дядя Тихон, привык вставать рано. У нас все так встают, и тятя, и маменька, да и младших братьев с сёстрами к тому же приучают. Они ведь как это объясняют: ежели раньше встанешь, больше сделать успеешь.

– Правильно. Так оно и есть. Работа лежебок не любит, да и они её чураются. Иди умойся, рукомойник в углу, за занавеской, там же и утирка висит. Сейчас я лучину разожгу, чтобы ты, когда умываться будешь, руки мимо лица не пронёс. Ну а щи подогреются – поедим да делами заниматься будем.

Только он успел всё это проговорить, как дверь отворилась и в избу вошла женщина, высокая, худощавая, лицом на Тихона похожая, отметил Иван, который, услышав шум, в щёлку посмотрел и умываться продолжил. Женщина, перекрестившись, сразу же к хозяину бросилась:

– Тиша, кормилец ты наш, вернулся. Мы уж заждались. Думали, ты ещё третьего дня придёшь, а ты сегодня… – И она даже прослезилась.