Жилище в пустыне. Изгнанники в лесу

Порою их внимание привлекали исполинские пальмы, на смену которым появлялись раскидистые лесные деревья, покрытые лианами, обвивавшимися, словно чудовищные змеи, вокруг их огромных стволов; иногда это был густой кустарник, окунавший свои ветви в реке и настолько непроходимый, что не было никакой возможности ступить ногой на берег. Изредка им попадались навстречу песчаные отмели, островки, одни без всякой растительности, другие – поросшие густым лесом. Хотя вообще местность, мимо которой они плыли, была не очень гориста, однако время от времени на горизонте обрисовывались очертания невысоких холмов, постепенно понижавшихся по мере приближения к воде. Красивые птицы, звери и деревья никогда невиданных пород увеличивали разнообразие пейзажа и придавали ему новый интерес.

К вечеру, проехав от пятнадцати до двадцати миль, они остановились, желая переночевать на суше. В месте, к которому они причалили, берег не был открытым и зарос густым лесом, но непроходимых кустарников там не было. Огромные вековые деревья, точно колонны, поддерживали сплошной свод листвы, под которым раздавались крики ревунов, сливавшиеся с голосами всевозможных ночных зверей.

Обезьяны нисколько не пугали наших путешественников, но рев ягуара, покрывавший этот шумный концерт, навел на них ужас. Они подбросили побольше дров в костер, на котором приготовили себе ужин, и развели еще целый ряд огней, расположив их полукругом, внутри которого подвесили к ветвям свои гамаки. Однако, так как ягуар не всегда боится огня, было решено, что мужчины поочередно будут караулить. Дежурить в первую смену поручили Леону, который не один раз успел доказать свою храбрость. Его обещал сменить через два часа Гуапо, после которого должен был бодрствовать, уже до наступления дня, дон Пабло.

По уговору между ними при первой тревоге караульный был обязан разбудить всех спящих.

Леон сел близ гамака, в котором спала Леона, так как она, по его мнению, нуждалась в защите больше, чем кто-либо другой; рядом с собой он положил два заряженных пистолета, чтобы пустить их в ход, как только в этом возникнет надобность. Никто не сомневался, что он сумеет это сделать не хуже любого взрослого.

Уже более получаса сидел Леон на своем посту, поглядывая то на реку, то на темный лес, наполненный адским гулом тысяч всяких голосов, к которому присоединялись кваканье лягушек и жужжание насекомых. По временам этот чудовищный гомон сменялся гробовой тишиной, и в такие моменты раздавались печальные стоны хищной птицы, получившей поэтическое прозвище alma perdida[6].

Невзирая на этот адский концерт, Леон чувствовал, что сон все более и более одолевает его; он охотно лег бы на землю и бесстрашно заснул бы, не обращая внимания на пауков, скорпионов и змей. Трудно передать словами, как велико могущество этой настоятельной потребности, если под ее влиянием человек становится совершенно нечувствительным к любой опасности. Но Леон, нисколько не боявшийся за себя, помнил, что он оберегает других, что на него возложена ответственная задача и что долг чести требует от него не обмануть доверия тех, кто спокойно уснул, полагаясь на его слово.

Он протер глаза, вскочил на ноги, подошел к реке и, зачерпнув воды, умылся, после чего возвратился на свое место и сел рядом с сестрой. Им уже снова начала овладевать дремота, как вдруг крик Леоны заставил его мгновенно очнуться. Подняв глаза, мальчик посмотрел на гамак, и ему показалось, что сетка слегка покачивается, между тем Леона лежала неподвижно и, по-видимому, спала глубоким сном.

– Бедняжка, – вполголоса произнес Леон, – ей, быть может, снятся змеи и ягуары. Не разбудить ли ее? Но нет, она так сладко спит.

Он не спускал глаз с гамака, внутренность которого не была ему видна с того места, где он находился. Но вот, присмотревшись к ножке Леоны, высунувшейся за край сетки, он заметил на ней красную полоску, тянувшуюся от большого пальца вдоль всей икры; вглядевшись внимательнее, он убедился, что это кровь, и это открытие наполнило его ужасом… Ему хотелось крикнуть, позвать на помощь, но он благоразумно удержался. Кто бы мог поручиться, что неизвестное животное, забравшееся в гамак, не придет в ярость при звуке человеческого голоса и не причинит своей жертве еще более опасного ранения?

Не лучше ли было, соблюдая полную тишину, подкрасться к незримому врагу и завладеть им сразу или убить его из пистолета?

Бесшумно поднявшись, Леон наклонился над гамаком и стал напряженно всматриваться внутрь его.

Глава XXXIV. Вампир

Лицо Леона почти касалось лица девочки, и он слышал ее ровное дыхание. С беспокойством осмотрел он внутренность гамака, все складки одеяла, но нигде не мог найти ничего такого, что объяснило бы кровавую полоску на ноге Леоны, так сильно взволновавшую его.

«Быть может, это змея… – думал он. – Какой ужас, если это коралловая змея или маленькая ехидна!»