Жёлтые розы для актрисы

— А где они есть? — не унимался директор.

Что могли ответить монтировщики? Их работа проста: убрал декорации сказки, поставил вечерний спектакль, и так каждый день. Им что Боярова, что Оленева, да хоть мировая звезда — все равно: убрал и поставил. Не добившись ясности, директор отпустил монтировщиков, Иннокентий остался, на что Пуншин отреагировал одним звуком, при этом указав кистью руки на молодого человека:

— А?..

— Это наш охранник, — подал голос главреж, до того молчавший. — Он, кстати, спас Боярову, иначе она могла разбиться насмерть.

Главреж выглядел уставшим и каким-то потухшим, он не высказывал своего мнения, не строил предположений, лишь дополнил:

— Мы докатились: в театре завелся подонок, которому не по нраву Боярова. Проще говоря, он пытается ее убить. Потрясающе! В театре!!!

— Может, цель не столь радикальна? — высказался Пуншин.

Геннадий Петрович бросил в его сторону выразительный взгляд, означавший: надоели вы мне все, и отвернулся, подперев голову рукой. Поговорили о мерах предосторожности, точнее, обсуждали директор и Пуншин, Иннокентий с главрежем устранились от этого процесса. Бывшему монтировщику не дали вставить и пару слов, он понял, что его мнение здесь никого не интересует, молчал и про себя угорал от смеха, слушая ахинею. М-да, сапоги должен тачать сапожник, а пироги печь кондитер. После дурацкого совещания Инок отправился на сцену, дождался конца спектакля и отвел Сашу в сторону:

— Пойдешь домой пешком…

— Что? — замерла она в ужасе. — Ты бросаешь меня?

— Я пойду следом, но держаться буду на расстоянии. Если на тебя нападут, успею добежать. На всякий случай держи в руке телефон, что я дал тебе. Помнишь? Кнопка — единица. И не спеши, иди спокойно.

— Боюсь я…

— Не бойся. Если мы не спровоцируем этого товарища, он будет повторять попытки, пока не добьет тебя. Я оповещу народ, что ухожу раньше, а то ведь все привыкли, что после спектакля везу тебя домой.

И вот Саша шла одна по пустым темным улицам, повесив сумку на плечо и держа руки в карманах пуховика. В одной руке она сжимала газовый баллончик, в другой — кнопочный телефон, и… благополучно добралась до своего флигеля. Упав на кровать прямо в пуховике, лежала, глядя в потолок, пока не позвонил ее личный телохранитель:

— Как ты?

— Жива, значит, хорошо.

— Ты не любишь срезанные цветы… Что же тебе завтра подарить?

— Жизнь. Если сможешь.

12

На воскресной сказке Сашу скромно поздравили открыткой, приколотой к расписанию, ну и артисты по отдельности. Начался спектакль, а Иннокентий обошел все закулисные службы, выясняя, кто и что слышал вчера, а может, видел, или показалось, или просто подумал в промежутке от пятнадцати до восемнадцати часов. Разумеется, он выяснял это осторожно, подводя людей к якобы самостоятельному рассказу. И? В маленьком театре, который никогда не бывает пустым, где тебя узнают по звуку шагов, где стоит чихнуть, тебе сразу ставят диагноз, а стоит подумать — твои мысли уже прочли, интерпретировали и доложили кому надо… никто ничего не видел и не слышал! А ведь кто-то пилил доски на сцене, когда поставили декорации, пилил ручной пилой — электропилу услышали б, но замечен не был. Невидимка работал.

Иннокентий еще на вчерашнем спектакле стал у лестницы, вычисляя, как совершен подпил. Подпилено высоко, у площадки. Либо нужно стремянку притащить, а это громоздкое сооружение, либо на лестнице сидеть, то есть пилить сук, на котором сидишь. Скорее стремянка — подпил ведь высоко. Кулиса висит впритык к лестнице, закрыться ею во время опасности — раз плюнуть. И никто не обратит внимания, проходя мимо, если в этот миг просто затихнуть, а потом продолжить пилить.

Как ценные вычисления могут помочь выйти на диверсанта? Никак. Только лишний раз Иннокентий убедился в осторожности, изобретательности, упорности этого человека, у него четкая цель, он будет ее долбить.

Весь день обходил он это загадочное учреждение, вроде тихое и одновременно непредсказуемое, выискивая места, где еще будет удобно нанести удар по Саше. В театре, по его мнению, невозможно убить бесшумно и без свидетелей, однако две попытки осуществлены, места найдены удачные. И где гарантия, что он не найдет еще одно местечко, которое не предусмотрел Иннокентий, не понимающий тонкой психологии служителей культуры?

— А вы где третье покушение организовали бы? — спросил он главрежа в кабинете. Кто, как не он, способен просчитать логику своих людей.

Тот нагнулся, достал бутылку коньяка и два стакана…

— Я не пью во время работы, — предупредил Иннокентий.

Один стакан главреж убрал и попросил молодого человека закрыть дверь на ключ. Когда Иннокентий вернулся к столу, Геннадий Петрович уже держал стакан на треть наполненный коньяком, опорожнил его и занюхал рукавом. Затем из ящика достал две мандаринины, одну положил перед Иннокентием, вторую принялся чистить, делясь мыслями: