Жёсткая ротация

Что за хрень? Какие такие мяса? Как может — кроме как у Рабиновича, осваивающего репертуар великого Карузо, — появиться в русском стихе уродливый анжамбеман мещане на, не говоря уж о том, что и зарифмован он с придана — в несвойственной нашему языку пассивной конструкции. Да и ворс на пару с форсом — это, прошу прощения за мой французский, моветон!

Фальшивит музыкант, лаская слух рантье; За тушами чинуш колышутся их клуши, А позади на шаг — их компаньонки, те, Кто душу променял на чепчики и рюши.

Первая строка комически храпит (хрантъе), вторая — отчаянно шепелявит (Рабиновичу кажется, будто это раскатистая рулада), в третьей — вновь уродливый анжамбеман, и на сей раз — со сдвигом, похожим на подпоручика Киже (компаньон Ките), в четвёртой — вновь сплошные «ч» и «ш»: одним словом, фальшивит не аккомпаниатор, а исполнитель.

Довольный буржуа сидит в кругу зевак, Фламандским животом расплющив зад мясистый.

Здесь даже на рифму смотреть не надо — и так ясно, что галиматья. Зад, расплющенный животом, это уже не по-фламандски, а по-голландски — не Рубенс, а Босх в Саду Страстей, — а ведь голландский так похож на идиш! Мяса были ни к чему и в первой строфе, но если уж они появились там, то от эпитета мясистый лучше было, пожалуй, удержаться. Однако Рабиновича уже понесло:

Я тоже здесь — слежу, развязный, как студент, За стайкою девиц под зеленью каштанов. Им ясно, что да как; они, поймав момент, Смеются, на меня бесцеремонно глянув.

Смеются на меня — как это хорошо, как это звонко, а главное, как это по-русски! Что, не там стоит запятая? Запятая, говорил Маяковский о стихах, не спасает. Карузо спел: Улучив мгновенье, Яснов откликнулся: Поймав момент; вот именно — поймал момент и откликнулся. Бесцеремонно глянув в классический перевод и в иноязычную партитуру. Так Рабинович поёт, когда он в голосе. По собственному ясновскому мнению, в голосе. В котором он бывает, очевидно, не всегда (как все мы грешные), зато поёт — см. вышепроцитированную справку — всегда. Поёт без умолку. Поёт без удержу. Поёт без оглядки. Вот и получается, что и Карузо плохой певец, и Паваротти — плохой певец, и Хворостовский — плохой певец, — а вы ещё не слышали ясновского Доминго! Вы ещё не слышали ясновскую Каллас! Вы ещё на его детских утренниках не бывали! Вы даже не представляете себе, как вам повезло. Разумеется, Яснов — он не один такой, хотя «по французской поэзии» сейчас самый главный. Любителей напеть на свой лад — и незабесплатно — репертуар Карузо хоть ложкой ешь. Правда, есть их всё же уместнее другим столовым прибором. Для начала расплющив его фламандским животом.

2006

С ярмарки на «бомбиле»