Жёсткая ротация

Михаил Синельников профессиональный поэт-переводчик всего, что презрительно, но точно именовалось когда-то чечено-ингушатиной, — и в этом смысле ведёт себя последовательно. К тому же Арсений Тарковский, которого он считает своим учителем, когда-то не побрезговал перевести юношеские стихи Сталина. Правда, вождь, преодолев минутный приступ тщеславия, категорически запретил публикацию, да и Тарковский «отмылся», написав и впрямь замечательные стихи о «восточных переводах» — то есть о профессиональном занятии творчеством в условиях восточной по своей сути деспотии. Синельников, как и Шкляревский, настолько неприметен и неинтересен, что, вылижи он Туркменбаши в одиночку (или на пару со Шкляревским), это было бы его (их) личным делом; в конце концов, на этом месте всегда была не прачечная, а сливочная, и в ней не сливки делали, а говно сливали. Перевод «поэзии народов СССР» справедливо слыл омерзительно грязной сливочной, и от тамошних золотарей недвусмысленно разит до сих пор. Грузинским вином, молдавским коньяком, среднеазиатским араком и разношенным сфинктером. Пусть и выдают они себя нынче, как, допустим, наш земляк Михаил Яснов, за переводчиков исключительно с французского. Знаем мы этот «французский», да и этих «переводчиков» тоже. Хотя, конечно, философская лирика Туркменбаши — это, даже по меркам сливочной народов СССР, абсолютный рекорд. И рекордсмен тут, разумеется, Рейн. Потому что именно под него и дают нефтетугрики туркмены. И потому что, как ни крути и сквозь какой мелкоскоп в поисках истины ни гляди, его имя, а значит, и судьба, и — со всей неизбежностью — творческое поведение связаны с именем Бродского. Обжора, пьяница, бабник, Санчо Панса, шут гороховый, он до сих пор не был, однако же (если отвлечься от милой истории с поддельными часиками, им же и поведанной), подлецом. Найман, правда, твердит, что был, — но это он по своей, наймановской, подлости. Рейн не был подлецом — и вот на склоне дней стал. Или до сих пор ему просто не предоставлялось случая? Не давали цену, за которую любили, чтоб за ту же и оплакивали цену? Вот не переводит же Туркменбаши (и не испрашивает августейшего разрешения на перевод) Евтушенко, которого Бродский так не любил. А Рейна любил! Смеялся над ним, жалел его, никудышного, но любил! Но Бродский и вообще-то по каким-то собственным мазохистским соображениям водился со всякой сволочью. С мелкой сволочью — и почти без исключения только с нею. И сейчас она мстит ему, оскверняет его память, не переставая вместе с тем на нём наживаться (ведь и Отцу Всех Туркмен Евгений Рейн интересен только как человек из свиты Бродского). Впрочем, об этом я писал не раз — и повторяться, пожалуй, не стоит. Три скандала года — три шага Рейна в старческом бреду — три гвоздя в крышку поэтического фоба. И сейчас уже не важно, был поэт, да весь вышел, или никакого мальчика тут и не было. Есть дважды лауреат Государственной премии, мелкий мошенник, переводчик философской лирики Туркменбаши. Самое забавное, что никаких стихов Туркменбаши, понятно, не пишет — не ханское это дело. Проект придуман туркменскими пиарщиками, за Отца пишут «негры», поэты в Туркмении сидят в тюрьме — и пишут за Туркменбаши, не исключено, прямо в камере. А в нашей сливочной эти стихи переводят!

2004

Учить вас, козлов…