Жёсткая ротация

В начале ноября мне позвонили с REN-ТВ и попросили принять участие в съёмках сюжета, посвящённого полному и окончательному запрету «Носа», увы, уже — вопреки июльским заверениям — состоявшемуся. В сюжете мне отводилась роль комментатора, рассуждающего о цензуре вообще и о самоцензуре в частности. Благо, опыт советских десятилетий подсказывает, что самоцензура, или, как её ещё называют, внутренняя редактура, куда страшнее. «Лишь бы о нас плохо не подумали!» — и каждый начальничек, сидя на своём шестке, отрубает любимой собачке малюсенький кусочек хвоста. «А раз так, то пропади оно всё пропадом!» — думает селекционер — и выращивает собаку бесхвостой. И тогда ей — по малюсенькому такому кусочку — начинают отрубать лапки.

Обо всём этом я и сказал в сюжете REN-ТВ. Упомянув, наряду со спектаклем «Нос», и фильм «4» как единственный по сей день известный мне пример вмешательства цензора (внешнего или внутреннего) в творчество современных художников. И подчеркнув решающую роль в этом вопросе нашего собственного страха — внутреннего редактора, не выдавленного по капле раба.

Вы будете смеяться, но сюжет в эфир не выпустили. Не только мой монолог, но и сюжет про запрет спектакля «Нос» вообще.

Так что в следующий раз, когда меня пригласят поговорить на аналогичную тему, я расскажу не о двух случаях самоцензуры, а о трёх.

2005

Осеннее построение телевидения

В обывательском представлении пресловутая борьба за рейтинг сводится к конкуренции одних аналитических программ с другими, игр с играми, «мыла» с «мылом», кинокартин с кинокартинами и так далее. То есть к конкуренции контента. И по осени каждый уважающий себя канал должен предложить нечто новое. А если старое — то непременно высококачественное или хорошо забытое. А главное, чтобы было лучше, чем у ближайшего соседа. У соседа по рейтингу и по целевой аудитории. И точь-в-точь в то же время. Всё это взятое вместе называется контрпрограммированием.

Это и так, и не так. Потому что качество контента волнует руководство каналов лишь во вторую очередь. Даже в третью, если вспомнить, что решающим фактором благополучного существования канала является приток рекламы, а реклама нынче приходит на канал (или уходит оттуда) лишь по тайной отмашке властей. Но в первую очередь (или, с учётом вышесказанного, во вторую) канал обязан предъявить по осени грамотно выстроенную сетку вещания. Или, на профессиональном сленге, — линейку. Здесь зарыта собака, здесь ключ от квартиры, где деньги лежат, здесь сокровища Аладдина и доблести телевизионного паладина.

Само по себе слово «линейка» наводит на милые сердцу воспоминания. Лето, пионерлагерь, торжественное построение на поляне, звонкий горн, подъём флага… Вот вышел на линейку Первый отряд, вот Второй. Чем они отличаются друг от друга, так сразу и не поймёшь, — и борются они в развесёлой лагерной жизни по всем направлениям и фронтам лишь промеж собою и называют это, понятно, контрпрограммированием. И это ведь не просто безупречно воспитанные подростки (по ночам они, правда, шалят и крутят у себя в палате порнушку, но им можно, им это прощают), а будущие вожатые, будущие инструктора, будущие воспитатели и, чем чёрт не шутит, лауреаты и депутаты — одним словом, кадровый резерв Партии. А Партия у нас как была, так и остаётся одна.

Вот Третий отряд, некогда созданный как экспериментальный, но и теперь слывущий самым ярким, самым талантливым и вместе с тем самым хулиганистым. Не зря же тут то и дело меняют воспитателей — и самые озорные давным-давно присмирели. А яркие и талантливые разбрелись кто куда. Тем более что улучшенное питание и дополнительный муз- и спортинвентарь — главные фишки былого эксперимента — перестали быть эксклюзивом Третьего: начальство признало этот разрыв нецелесообразным и подравняло условия с особым упором на Первый и на Второй.

Вот Четвёртый. Здесь собраны футболисты, хоккеисты и прочие теннисисты. Настолько увлечённые мячом, шайбой и мячиком, что гоняют их круглыми сутками. Впрочем, круглосуточная жизнь кипит с недавних пор во всём лагере — и остаётся загадкой, когда эти пионеры спят. Взять хотя бы того гадкого мальчика лет шестидесяти, который сильно после полуночи принимается нести унылую похабщину и несёт её до рассвета.

Вот Пятый отряд. Его, впрочем, на торжественное построение до поры до времени не пускают, и соревнуется он исключительно с самим собой. Неизменно рапортуя по инстанции, что всё у него тип-топ. Здесь заикаются утром, писают в постель ночью и, давясь, едят под одеялом варёную сгущёнку в тихий час. Но у Пятого могучая воспитательница — единственная в своём роде — и спортивного вида вожатая, так что своих задохликов они никому в обиду не дадут. Ни обритого налысо толстяка, ни похожего на жука местного умника, ни раз и навсегда расшибшего себе голову о штангу бразильских ворот переростка… Разве что переведут куда-нибудь с повышением саму воспитательницу или поймают за руку вожатую — но поди поймай, поди догони выпускницу Института физкультуры!