Жёсткая ротация

Правда, у кое-кого из нынешних переводчиков имеется установка на «плохой» (то есть как раз буквалистский) перевод — и тоже в соответствии с читательскими запросами. Потому что значительная часть «серьёзных читателей» (кусок их, — сказал бы Шекспир в переводе Лозинского) считает, что сквозь «сырой», заведомо неуклюжий перевод можно разглядеть оригинал, а сквозь литературно обработанный — нельзя. И такие читатели готовы терпеть косноязычие, лишь бы сквозь него интерактивно продраться к подлиннику. Сыграть с ним в «Эрудит», а то и в «Mortal Combat». Дело облегчается тем, что переводят у нас главным образом с английского, а как раз английский эта часть читателей более или менее знает. Им поэтому и ошибки переводчика (который тоже знает английский более или менее) выискивать и высмеивать интересно. Выискивать — не заглядывая в оригинал, вот насколько прозрачен должен быть «сырой» перевод! И, увы, бывает.

Михаил Лозинский, разумеется, имел в виду не это. Он считал себя хранителем высокого жреческого огня. И конечно же таковым являлся. Вот только поклонялся не тому богу — и поэтому проиграл по всем статьям «атеисту» и халтурщику Пастернаку.

А потом Вавилонская башня пала, и люди разучились понимать друг друга. И переводить разучились тоже — хотя и не прекратили.

2005

Ленинград. Из университетского альбома

Ленинград — город, как известно, маленький. А Петербург тем более. А уж выпускники ЛГУ (СПбГУ) и подавно все друг друга знают. Ну, через одного. То есть любой выпускник университета лично знает любого другого или, в крайнем случае, у них имеется общий знакомый — и опять-таки из числа выпускников.

Мы сидим в компании на квартире у однокашника. Возвращается с работы его жена. Приводит с собой сослуживца. «Знакомьтесь, ребята, это мой коллега доцент Собчак!»

Моя добрая приятельница учится на экономическом в одной группе с Андреем Илларионовым и Алексеем Кудриным. Один из них, рассказывает она теперь, в студенческие годы блистал, а другой был тихим зубрилой.

А вот я сам на заседании секции в Союзе писателей «громлю» перевод с фарси, сделанный двадцатипятилетним (на тот момент) Иваном Стеблиным-Каменским. Нынешним летом его не «переизбрали» деканом восточного факультета за то, что Стеблин разгласил прессе «государственную тайну». Но потом — и как раз из-за всё той же тайны — «передумали», потому что факультет, на котором учатся дочери Путина, должен возглавлять академик РАН — и альтернативы ему не найти.

С президентом я разминулся годами и факультетами, но, поступив на филфак ЛГУ с разрядом по классической борьбе, с огорчением узнал, что на спорткафедре культивируют только самбо.

«Дубы, дубы — а посредине ёлочка», что это такое? Правильный университетский ответ: «Новый год на военной кафедре!» Из филфаковских русистов на военной кафедре лепили артиллеристов, а из студентов языковых отделений — военных переводчиков. «Салям-алейкум, товарищи студенты!» — приветствовал кафедральный майор выстроившихся в шеренгу арабистов. И не тогда ли студент английского отделения Сергей Иванов надумал это издевательство над действующей армией отменить?

Один из университетских стихотворцев сочинил поэму про alma mater — и назвал её «Пальма матери»!

Меж тем на восточном факультете (и на историческом) читал лекции легендарный Гумилёв. А у нас на филфаке — легендарный Пропп. Читали оба, впрочем, плохо — и посещаемость у них была никакая.

В университете ценились не столько учёные, сколько лекторы. Артистические рассказчики или, наоборот, заикающиеся вольнодумцы. Время от времени то на одном факультете, то на другом «раскрывали» какую-нибудь «антисоветскую» организацию — одних сажали, других всего-навсего исключали, третьим давали защитить диплом, но отправляли в большое плавание с «волчьим билетом».

В ГРУ и прочие любопытные организации нас, старшекурсников, вербовали регулярно — и мы столь же регулярно отказывались. Правда, не все. «Стучать» друг на дружку было не принято, и даже завербованные уже в сексоты, выпивая с однокашниками, успокаивали их чем-нибудь вроде: «Я работаю только по иностранцам». С иностранцами водились и фарцовщики (а фарцевала если не половина университета, то четверть), но сексоты не «стучали» и на фарцу, потому что та с ними делилась. Так, на раннем этапе, зарождался грядущий союз спецслужб и большого бизнеса — крышевание или, бери выше, олигархат. Наведение мостов облегчалось тем, что и спекулянты, и стукачи делали карьеру по комсомольской линии.