Жирандоль

– Ты играешь технично, но без души, – ругался Арсений Михайлович, – прочувствуй.

Она чувствовала, действительно чувствовала, но не могла показать зрителю. Как быть?

– Я стараюсь, Арсений Михалыч, вспоминаю войну, как вы говорили, вспоминаю эвакуацию. Больно, аж плакать хочется. А в пальцах немота, ничего не выходит наружу.

– Знаешь ли, моя девочка, лучший проводник эмоций – любовь. Тебе надо влюбиться, тогда и скрипка запоет.

– Как это? Во что влюбиться?

– В кого! – Он лукаво рассмеялся. – В мужчину. Хотеть прижаться к нему, хотеть быть вместе и не расставаться. У тебя скрипка хромая, спотыкается, потому что нет желания внутри. Il faut en avoir![141] Должно появиться стремление доиграть.

– Ну… я же стремлюсь… и доигрываю. – Она не понимала, чего хотел профессор, а он досадливо махал рукой и прощался до следующего четверга.

Она несколько раз ходила на концерты с Арсением Михайловичем, он учил ее слушать других, разбирать. Агнесса вспоминала полузабытые уроки в ленинградской консерватории и грустно вздыхала: нет, она не сможет снова стать наивной студенткой, пережитое не забудется, еще нет, не теперь. Дважды с ними ходил и Айбар, по этому случаю купивший с рук у старика-ссыльного настоящий, пропахший нафталином и воспоминаниями двубортный костюм. Концерт ему понравился, очень сладко спалось под музыку.

Долгие майские вечера открыли много интересного. Оказалось, что на улицах проходу не было от стройных ног и миловидных лиц. Глаза Айбара сами собой убегали за нарядными туфельками или шаловливыми оборками. Ася тоже это заметила, стала хмуриться. Учитывая вовсю улепетывавший возраст, она скажет «да», а то вокруг слишком много легкомысленных локонов и длинных ресниц, можно проворонить и последний билет на собственную свадьбу. Вот только скорее бы он спросил.

Вечерняя школа рабочей молодежи символично потренькала сломанным трамвайным звоночком, найденным кем-то из старательных выпускников на свалке, мол, пусть будет не хуже, чем у других, настоящих школьников. С выпускным разладилось, смены не совпадали, дети требовали внимания, огороды тоже. Запланированное объяснение снова отодвинулось. Вместо него Айбар, злой на себя за все сразу, поехал к Платону и упросил помочь с мазаром для матери. Добрейший Абылай выдал полуторку, Тоня-апа насовала пирожков. Через три дня на месте грубого камня без оградки стояло маленькое яйцо, вкопанное до бедер в землю. Невеликой и небогатой получилась могила Рахимы, но туда ушло без остатка так и не купленное кольцо.

– Ничего, еще заработаю. – Айбар без сил опустился на корточки, смахнул со лба обильный пот.

– Ты о чем?

– Да колечко хотел купить, жениться. – Грязная полоса на щеке забавно закрутилась в спираль, как у клоуна в цирке. Он вообще-то не планировал откровенничать, само вылетело. Но так правильнее: кому еще и признаваться, как не Платону-ага.

– Жениться – это замечательно, это славно! – Сенцов почесал почти облысевший череп, под газетным колпаком тот взопрел и зудел. Он, честно говоря, надеялся, что Айбар простит свою непутевую Ак-Ерке, жалел малолетнего Нурали, хоть и не видел ни разу. Мало ли случалось измен, мало ли прощали друг друга влюбленные? Эх, молодость-горячность! – А девка-то хороша?

– Платон-ага, я же хочу вас попросить посвататься. Она русская, вам и Тоне-апа сподручнее будет.

– Ух ты, огорошил!

– Вы что… того-самого… не согласны? – Зеленые глаза смотрели недоверчиво, усталость испарилась, отошла на второй план. Он не ожидал от своих кровных друзей, кто давно стал заместо родни, такого предательства.

– Согласны, согласны, не кипятись. А что могилу матери поставил – это молодец. Такие дела нельзя откладывать. Грех.

В июле под знойным неутомимым солнцем Асино сердце окончательно размякло. Она стала подолгу выжидающе смотреть, меньше щебетала, чаще задумывалась. Айбар уверенно переступил в четвертый десяток, тридцать один год на земле, из них двадцать – бездумного джигитства, пять – примитивного брака, полтора – неполноценным подранком, еще два с половиной – под обстрелами и только последние полтора года настоящей жизни с планами, учебой и умными книгами, с понятными и верными целями. Столько времени потеряно и столько еще нагромождено препятствий впереди!

В августе удалось развестись, Ак-Ерке плакала, прижимала к груди круглую, налысо обритую голову Нурали, но сын уже знал, что после четвертого класса – всего через два года – ему предстоит учиться в городе, а значит, жить с отцом, потому что в ауле имелась только начальная школа. Его манил призрак приключений, выступавший из-за многоэтажек, перспектива настоящей большой жизни, а не хмурой хибарки из четырех темных комнатушек, где преподавали две пожилые апашки.

Иногда, грешным делом, Айбар даже радовался, что так сложилось. Как бы он жил с недалекой и корыстолюбивой Ак-Ерке? Скукота. Теперь главное – купить кольцо и услышать «да».