Жирдяй-2: Экспансия!

— Я не угадывал! Просто эта клятая штука сдохла! — признался я, сгребая в пригоршни странные амулеты из птичьих перьев, косточек и канцелярских скрепок. О, а эта железяка торчала в носу у того, кто словил выстрел из дробовика прямо в шею. Случайно у меня так получилось.

Кстати — меня приголубило. Но я, хоть убей, не мог припомнить, кто именно сумел меня достать. Однако половину моей жизни как языком слизало. Даже чуть больше. Я прошелся по краю. По спине пробежался запоздалый озноб.

Мне досталось два револьвера — одинаковых, небольшого калибра, пятизарядных. Двенадцать ножей. Причем некоторые самодельные, со следами ковки и, как мне кажется, со следами сварки. Металл очень солидный, такой на простом огне не расплавишь. А может, и не раскалишь. Еще я заполучил топорики, пять пар самодельных кандалов, настоящие наручники — как в фильмах про копов. Черные кожаные лохмотья. Запас продовольствия, разложенный по двум мешкам. И еще один нетронутый рюкзак, в котором лежал аккуратно сложенный женский костюм из черной кожи и небрежно скомканное детское платьице. Тут же лежало длинное мачете, несколько маленьких ножей, большой автоматический пистолет с надписью «desert eagle», покрытый хромом, но с черной рукоятью. А вот и женское элегантное белье — кажется, это шелк. Трусики из розового шелка и лифчик из шелка кроваво-красного. Что за….

Что за….

Крутнувшись на месте, я побежал к казарме, крича во все горло:

— Мила! Мила! Где эта новенькая⁈ Где женщина с ребенком⁈

— Что? — переспросила поднявшаяся во весь рост девушка, начав медленно разворачиваться в противоположную от меня сторону. И тут же раздались крики. Дикие истошные крики людей, попавших в серьезную передрягу.

— Вот я дебил! Вот я дебил! — орал я сам себе, несясь во весь опор к казарме.

Она же была голой!

Эта женщина, что пришла к нам с ребенком! Но до этого она говорила, что находилась в большой группе людей — числом в пятнадцать рыл. И что? Она ходила среди них обнаженной? Голой? Не удосужившись прикрыться даже фиговым, мать его, листком? Вот я дебил! Царапнуло же мне мозг — почему она голая? Почему голая⁈

Выстрел! Выстрел!

Упавшая на колено Мила стреляла вниз, туда, где стояла наша машина.

В ответ на выстрелы с ревом зашумел один из двигателей, следом за ним затарахтел второй. А я ни хрена не вижу…. Однако незнание и нарастающая паника добавляют мне прыти. Я бегу так быстро, как еще никогда не бегал — ни в мире реальном, ни в Ковчеге.

Обогнув угол офицерской казармы, я промчался вдоль стены, снова свернул, и все это под звуки стрельбы, криков, испуганного детского плача. Нет, не испуганного — перепуганного. Ребенок уже не плакал, а захлебывался тонким визгом умирающего от страха звереныша. Мать их!

Когда моим глазам предстала трясущаяся машина, я со злобным воплем закинул дробовик за спину и схватился за нож. Машина никуда не ехала. Уродливое треугольное творение тарахтело обеими двигателями, но стояло на месте. А тряслось из-за устроенной внутри железной клетки салона дикой потасовки, в которой сплелось несколько тел воедино. Ребенок же был в носовой части и обеими руками держался за рулевое колесо, продолжая кричать от переполняющего его крохотное тельце дикого страха. Стрелять я не могу — там все воедино. И сноп картечи порвет всех без исключения — и своих, и чужую. Засевшая на крыше Мила выстрелила, я услышал звон отрикошетившей от стойки пули и зло закричал:

— Не пали!

— А что делать⁈

— Ничего! Ребенка заденешь!

Сбросив на землю все снаряжение — не собираюсь туда соваться с дробовиком и прочими штуками — я кинулся к машине. Вот ведь! Одна голая женщина дала бой четырем мужикам и одному снайперу! И все еще оставалась в живых! Клубок переплетенных тел катался внутри салона, бился о стены, я увидел, как Арта бьют головой о стойку, как Туффи отлетает прочь от удара женской ножкой в пах, как одному из охотников, запамятовал его имя, два выпрямленных пальца бьют по глазам, и он так же отшатывается.

Рванув на себя дверцу, я шагнул вперед, отшвыривая Туффи к рулевой колонке. А затем я просто упал. Всей своей жирной тушей на дно салона и на спину ползущей куда-то чертовой девки. А у груди я держал нож, направив его лезвие от себя. Посему я буквально пригвоздил незнакомку к полу салона, заодно придавив своим немалым весом. И она наконец-то остановилась, хотя продолжала дергать конечностями и буквально грызть железный пол зубами, биться об него в бешенстве красивым лицом.

— Отдайте мне Диллару и я уйду! — женский дикий визг перекрыл детский перепуганный писк. — Отдайте Дилю и я уйду! Или убейте нас обеих! Убейте обеих!

— Сдохни! — прошипел я, наваливаясь на нож сильнее.

— Отдайте Дилю! Иначе я вернусь за ней, вырежу ваши кишки и позвоночники! Отдайте!

— Сдохни! А вы чего застыли? Бейте ее по голове!

Валяющиеся там и сям мужики и подростки отмерли, зашевелились, начали вставать. Подсадная девка, любящая красное и розовое шелковое белье, неестественно вывернула шею, взглянула мне в лицо и прохрипела: