Жить, чтобы рассказывать о жизни

Также не улучшалась и ситуация в стране. Преследуемый свирепой оппозицией реакционных консерваторов, 31 июля 1945 года Альфонсо Лопес Пумарехо отрекся от поста президента республики. Его сменил Альберто Льерас Камарго, выдвинутый конгрессом завершить последний год президентского правления. Начиная с его вступительной речи, с его успокаивающих интонаций и высокого стиля, Льерас приступил к иллюзорной задаче умерить пыл и волнения в стране перед избранием нового главы.

Посредством его светлости Лопеса Льераса, двоюродного брата нового президента, ректор лицея добился специальной аудиенции, чтобы выхлопотать государственную поддержку для учебной экскурсии на Атлантическое побережье.

Я не имею представления, почему ректор выбрал именно меня сопровождать его на аудиенцию — при условии, что я хоть немного приведу в порядок взлохмаченную шевелюру и безумные усы. Другими приглашенными были Гильермо Лопес Герра, знакомый президента, и Альваро Руис Торрес, племянник Лауры Виктории, известной поэтессы, пишущей на смелые темы и принадлежащей к поколению «новых», к которому относился и Льерас Камарго. У меня не было альтернативы, так что субботним вечером, пока Гильермо Гранадос читал в дормитории роман, который не интересовал меня никоим образом, третьекурсник — ученик парикмахера оболванил меня, как новобранца, и подрезал мои пышные усы. Остаток недели я выносил насмешки интернов и экстернов над моим новым стилем. Одна лишь мысль о том, чтобы войти в президентский дворец, леденила мне кровь в жилах, но это оказалось заблуждением моей души, потому что единственным знаком таинства власти, встреченным нами там, была неземная тишина. После недолгого ожидания в прихожей, до пола завешанной гобеленами и портьерами, офицер в униформе провел нас в кабинет президента.

Льерас Камарго имел мало общего со своими портретами. На меня произвели впечатление его треугольный торс в безупречном костюме из английского габардина, выступающие скулы, пергаментная бледность, зубы озорного ребенка, бывшие отрадой карикатуристов, неторопливость жестов и манера подавать руку, глядя прямо в глаза. Я не помню своих прежних мыслей насчет того, какими бывают президенты, но мне показалось, что все такие, как он. Со временем, когда узнал его лучше, я понял, что он, возможно, так и не признался себе в том, что был прежде всего заблудившимся писателем.

Выслушав слова ректора с подчеркнутым вниманием, он сделал несколько уместных замечаний, но ничего не ответил, пока не выслушал еще и трех студентов. Выслушал с таким же вниманием, и нам польстило, что с нами обращались с тем же почтением и той же симпатией, с какими он обращался к ректору. Ему хватило двух последних минут аудиенции, чтобы мы уверились, что он глубже разбирался в поэзии, чем в речной навигации, и, без сомнения, она его интересовала больше.

Он нам предоставил все, о чем мы хлопотали, и более того — обещал присутствовать на мероприятии по случаю завершения учебного года в лицее четыре месяца спустя. И он это сделал, притом как самое серьезное из правительственных дел, и громче всех смеялся над комедией в жанре «астракан», которую мы поставили в его честь. И на финальном приеме он в своей неподражаемой манере развлекался, словно студент.

Все в той же атмосфере выпускного бала я приехал в семью на каникулы после пятого курса, и первое известие, которое мне сообщили, было самым радостным — что мой брат Луис Энрике возвращается спустя год и шесть месяцев из исправительного учреждения. Меня вновь поразил его кроткий нрав. Он не испытывал за приговор ни малейшей неприязни ни к кому и рассказывал о своих злоключениях с неистребимым юмором. В своих арестантских размышлениях он пришел к выводу, что наши родители отправили его в заключение из самых добрых побуждений. Хотя епископское покровительство не спасло его от повседневных тюремных тяготи лишений, которые, вместо того чтобы окончательно испортить, обогатили его характер и чувство юмора.

Его первой работой по возвращении была работа секретарем алькальда в муниципалитете. Некоторое время спустя у шефа случилось внезапное расстройство желудка, и кто-то посоветовал ему магическое средство, которое только что вышло на рынок: алказельцер. Алькальд не растворял его в воде, а глотал, как обычную таблетку, и чудом не задохнулся от неудержимого бурления в животе. Напуганный, он прописал себе несколько дней отдыха, но у него были политические причины не заменять себя никем из официальных заместителей, и он поручил моему брату временно исполнять свои обязанности. Благодаря этому странному счастливому стечению обстоятельств Луис Энрике, не достигнув еще предусмотренного законом возраста, остался в истории муниципалитета как самый юный алькальд.

Единственное, что мне действительно мешало в эти каникулы, так это ощущение иллюзорности представлений моих близких о моем будущем в семье и в жизни. Две или три фразы отца посреди обеда указали мне, что многое нужно сказать о нашей общей судьбе, и мать поспешила подтвердить это.