Жить, чтобы рассказывать о жизни

Через неделю после посещения отца я переехал в Картахену с единственным грузом — мебелью, и тем немногим еще, что было надето на мне. В отличие от первого раза я знал, как сделать все, что было необходимо, знал обо всем, что было нужно в Картахене, и желал всем сердцем, чтобы семье было хорошо, а чтобы мне было плохо, в наказание за отсутствие характера. Дом находился в хорошем месте района Попа, в тени исторического монастыря, который, казалось, вот-вот упадет. Четыре спальни и две ванные комнаты на нижнем этаже были оставлены для родителей и одиннадцати детей, включая меня, старшего, почти двадцати шести лет от роду, и Элихио, младшего, пяти лет.

Все мы были воспитаны в карибской культуре гамаков и рогожи на полу, служивших кроватями, насколько хватало места. На верхнем этаже жил дядя Эрмохенес Соль, родной брат моего отца, со своим сыном Карлосом Мартинесом Симааном. Дом был тесноват для такого количества, но плата за наем была умеренной из-за торговых отношений дяди с владелицей дома, о которой мы только знали, что она была очень богата и что ее звали Пепа. Семья, с неумолимым даром к шуткам, не медля нашла ему прекрасное направление, сочинив на мотив куплета: «Дом Пепы в ногах у Попы». Появление детей для меня таинственное воспоминание. Город наполовину погрузился в сумерки, и мы пытались приготовить дом во мраке, чтобы уложить детей. С моими старшими братьями и сестрами мы узнавали друг друга по голосам, но младшие изменились настолько с моего последнего приезда, что их огромные и грустные глаза меня пугали при свете свечей. Беспорядок из сундуков, тюков и подвешенных гамаков в темноте я переживал как домашнее 9 апреля. Тем не менее самое большое впечатление я испытал, когда пытался тащить длинный мешок без формы, который выскальзывал из рук. Это были останки моей бабушки Транкилины, которые моя мать выкопала и привезла, чтобы похоронить в оссуарии Сан Педро Клавер, где находятся останки моего отца и тети Эльвиры Каррильо в одном склепе.

Мой дядя был спасителем в тех экстремальных обстоятельствах. Его назначили генеральным секретарем Ведомственной полиции в Картахене, и его первым радикальным распоряжением было открыть бюрократическую брешь, чтобы спасти семью. Включая меня, сбитого с истинного политического пути, с репутацией коммуниста, которую я заработал не из-за моей идеологии, а благодаря манере одеваться. Рабочие места были для всех. Отцу дали административную должность, но без политической ответственности. Моего родного брата Луиса Энрике назначили детективом, а мне досталось теплое местечко в службах всеобщей переписи, на которой настаивало правительство консерваторов, возможно, чтобы иметь хоть какое-то представление о том, сколько врагов осталось в живых. Моральная сторона службы была более опасной для меня, чем политическая сторона, потому что я получал зарплату каждые две недели, и я не мог позволить себе смотреть в сторону оставшейся части месяца, чтобы избежать вопросов. Официальным оправданием не только для меня, но и для более сотен служащих было, что они находятся по делам за городом.

Кафе «Мока», напротив офисов всеобщей переписи, было до отказа наполнено фальшивыми чиновниками из соседних городов, которые приезжали, только чтобы получить зарплату. У меня не было ни одного сентимо для личного пользования в то время, пока я подписывал платежную ведомость, потому что моя зарплата была значительной и шла полностью в домашний бюджет. Между тем отец постарался записать меня на юридический факультет и столкнулся лицом к лицу с правдой, которую я скрыл от него. Единственно факт, что он об этом узнал, сделал меня таким счастливым, словно мне вручили диплом. Моя радость была еще более заслуженной, потому что посреди стольких препятствий и шума я наконец нашел время и место закончить роман.