Жить, чтобы рассказывать о жизни

Луис Алехандро Веласко продолжал наслаждаться своей умеренной славой. Его наставники не только разрешали, но и покровительствовали любому роду рекламных извращений. Он получил пятьсот долларов и новые часы за то, что рассказал по радио правду о том, что его часы перенесли суровую непогоду. Завод, изготовитель его теннисных ботинок, заплатил ему тысячу долларов за рассказ о том, что его ботинки были такими крепкими, что их не удалось испортить, даже когда он пробовал их жевать. В один и тот же день он произнес патриотическую речь, позволил поцеловать себя королеве красоты и показал себя сиротам как пример патриотической морали. Я начал забывать памятный день, когда Гильермо Кано объявил мне, что моряк находится у него в кабинете, готовый подписать договор, чтобы рассказать полностью о своем приключении. Я почувствовал себя оскорбленным.

— Это уже не мертвая рыба, а гнилая, — бросил я ему.

В первый и единственный раз я отказался делать для газеты что-то, что было моим долгом. Гильермо Кано смирился с реальностью и отослал потерпевшего без объяснений. Позже он мне рассказал, что, проводив его в своем кабинете, он начал размышлять и не смог объяснить себе самому то, что только что сделал. Тогда он приказал привратнику, чтобы тот вернул пострадавшего, и позвонил мне по телефону с окончательным сообщением о том, что купил эксклюзивные права на полный рассказ моряка.

Это было не в первый раз и, несомненно, не в последний, когда Гильермо упорствовал в безнадежном случае, его рассудок брал верх над эмоциями. Подавленный, я сообщил ему, но в самой мягкой из возможных манер, что я сделаю репортаж только из-за рабочего повиновения, но я не поставлю там свою подпись. Не подумав о том, что решение было случайным, но точным для репортажа, поскольку меня заставили рассказать его от лица главного героя в его собственном стиле, с его личными размышлениями и подписанный его именем. Так я себя уберег от крушения на твердой земле. То есть это должен был быть монолог одинокого моряка, попавшего в экстраординарную жизненную ситуацию. Решение было великолепным, потому что Веласко оказался человеком толковым, восприимчивым, с хорошим образованием и чувством юмора в нужном месте и в нужное время. И все это, к счастью, было подчинено стойкому характеру.

Интервью длилось в течение трех полных и изнурительных недель, и я его сделал, заранее зная, что оно не должно было быть опубликовано без обработки, а взято, чтобы быть приготовленным в другой кастрюле: репортажем. Интервью я начал несколько неискренне, стараясь ввести пострадавшего в противоречия, чтобы открыть утаенную им правду, но вскоре я убедился, что у него нет тайны. Мне не приходилось его к чему-то принуждать. Я чувствовал себя идущим по лугам и свободно собирающим любые цветы. Веласко приходил ровно в три часа дня к моему письменному столу в редакции, мы просматривали предыдущие записи и продолжали в линейном порядке. Каждую часть, что он мне рассказывал, я записывал ночью, и она печаталась на следующий день. Было бы намного проще и надежнее описать сначала приключение целиком и публиковать его уже проверенным и со всеми серьезно проверенными деталями. Но не было времени. Тема теряла актуальность каждую минуту, и любое другое шумное сообщение могло перекрыть ее.

Мы не использовали магнитофон. Они были только что изобретены, и лучшие были такими же большими и тяжелыми, как печатные машинки, и магнитная пленка путалась как сладость из ангельского волоса. Только запись была подвигом. Даже сегодня мы знаем, что магнитофоны очень полезны для воспоминаний, но никогда не надо забывать о выражении лица интервьюируемого, которое может сказать больше, чем его голос, и даже противоположное голосу.

Я вынужден был смириться с рутинным способом записи в школьных тетрадях, но благодаря этому я верю, что не потерял ни одного слова, ни одного нюанса разговора и мог проникать в тему лучше с каждым шагом. Два первых дня были трудными, потому что пострадавший захотел рассказать все сразу. Тем не менее вскоре он выучился благодаря порядку и доступности моих вопросов и прежде всего благодаря своему собственному чутью рассказчика и своей врожденной легкости схватывать на лету секреты любого ремесла.

Чтобы настроить читателя, прежде чем бросить его в воду, мы решили начать рассказ с последних дней моряка в Мобиле. А заканчивать его мы договорились не моментом вступления на твердую землю, а возвращением в Картахену, где его бурно приветствовали толпы народа, что было заключительной точкой, после которой читатели могли вернуться к событиям и уже внимательнее проследить за их ходом. Это нам давало четырнадцать частей, чтобы поддерживать читателей в ожидании следующего номера в течение двух недель.