Жить и умереть свободным

Фортуна не просто не оставляла его, а волочилась за Чалым следом, исполняя любые прихоти. Захотел бежать с объятой бунтом зоны – и все получилось куда проще, чем можно было ожидать! Решил отыскать какое-нибудь временное убежище – и на тебе, вполне приспособленный для жизни брошенный вагончик. Приспичило ограбить какой-нибудь поселковый магазин – и тут очень кстати подвернулись «Культтовары», где, кроме продуктов, еды и бухла, удалось даже удовлетворить свои мужские потребности. Надумал сходить в гости к старому знакомому Ян Суню – и тут все получилось предельно удачно: стволы, пачка ксив, а главное – огромная сумма денег, которой хватит на всю оставшуюся жизнь. Правда, с последней жертвой – какой-то поселковой девицей на заснеженной лесной дороге – вышло не совсем так, как планировал Чалый; из всех ценностей у нее оказалось лишь полторы тысячи рублей да скромные золотые сережки со стекляшками. Но зато удовольствие, который беглый уголовник получил от ее насилия, никакими деньгами не измеришь! Покончив с девицей, Чалый пристрелил ее одиночным выстрелом из «калашникова» и тут же каким-то спинномозговым импульсом понял, что теперь пора уходить.

Удача не оставила беглых арестантов и теперь. Железная дорога, проходившая в каком-то километре, давала прекрасные шансы скрыться, не оставляя следов. К насыпи они прибежали спустя каких-то двадцать минут. Закатное солнце катилось по раскатанным рельсам. Ровные ряды столбов отбрасывали на иссиня-белый снег гигантские тени. Астафьев неторопливо шел по насыпи, шурша гравием, Малинин семенил следом. Дойдя до поворота, они остановились, прикидывая, в каком направлении следует ехать. Впрочем, определить это не составило большого труда: железная дорога шла с юга на север. Уходить в южном направлении было неразумно: вскоре начиналась российско-китайская граница, а встреча с пограничниками не входила в планы беглецов. Поезда, идущие на север, проходили через Хабаровск. Однако до Хабары было как минимум десять часов пути, и Чалый посчитал, что лучше всего спрыгнуть на первом же повороте, где поезд вновь замедлит ход, – где-нибудь через часик пути. Там более именно там и располагалось заброшенное зимовье, о котором Астафьев так кстати вспомнил.

Ждать пришлось недолго – спустя полчаса из-за темного вечернего леса выполз тепловоз. За ним тянулась бесконечная череда пузатых цистерн, рефрижераторов и открытых платформ. Как и положено, на повороте он заметно замедлил скорость, и обоим уголовникам удалось очень удачно подцепиться к предпоследней платформе, груженной какими-то ящиками. Как наверняка знал опытный Астафьев, менты никогда не останавливают товарные поезда, даже в случае форс-мажора. Однако на всякий случай он присел на корточки, чтобы не быть замеченным с насыпи.

Теперь ни собака, ни человек не смогли бы пойти по их следу. Спрыгнули они лишь через семь-восемь километров; по расчетам Чалого, где-то в этом районе и располагалось то самое заброшенное зимовье, которое и должно было стать беглецам очередным убежищем.

Зимовье было найдено к вечеру. Это была старая, но еще добротная избушка на высоких дубовых сваях, утопавшая в снегах и почти полностью сливавшаяся с ландшафтом зимней тайги. Подобных зимовий на Дальнем Востоке куда больше, чем обитаемых. Охотники умирают или, состарившись, перебираются в город. Да и живности в тайге становится все меньше и меньше. Причин этому много: наступление цивилизации, загрязнение лесов, невероятное количество браконьеров, хищническая вырубка. Да и молодых промысловиков, согласных месяцами жить вдали от цивилизации, можно по пальцам пересчитать.

Подфартило им даже в зимовье. Брошенная лесная избушка оказалась вполне приспособленной для того, чтобы пересидеть тут несколько дней. Кроме самодельной мебели, тут обнаружилась весьма добротная «буржуйка», сделанная из металлической бочки. В поленнице даже отыскался и небольшой запас дров, видимо, сделанных предыдущим хозяином. Правда, в избушке царила мерзость запустения: разводы плесени по стенам, густая мохнатая паутина, толстенный слой пыли… Однако, по мнению Астафьева, это было хорошим знаком, свидетельствовавшим, что сюда вот уже несколько лет никто не наведывался.

Зимнее солнце зажигало наледь окон. Косые кресты рам ложились на заиндевевшие половицы. Развалившись на топчане, покрытом полуистлевшей оленьей шкурой, Чалый лениво листал растрепанный журнал середины девяностых, найденный среди тряпья. Малина, склонившись к «буржуйке», грел озябшие руки. Некоторое время беглецы молчали. Слышны были только сопение Астафьева да треск дров в жерле печи.

Зимовье постепенно прогревалось. Поленья сухо трещали в печи. С едва различимым треском оттаивали промерзшие бревенчатые стены, с потолка то и дело капало.

– Слышь, Витек, – Астафьев отложил журнал. – Так ты мне до сих пор не рассказал: как проще всего к вертолетам попасть?

– Если на основном аэродроме – это почти невозможно, – по размышлении ответил Малинин. – Но если это не аэродром, а временная вертолетная площадка, то можно попробовать.