Жить из основы Бытия

И вся красота этого смотрения через мой единственный глаз состоит в том, что теперь, когда я знаю, как и где искать, я могу это делать в любом месте и в любое время, просто разворачивая своё внимание на 180°. Нигде в мире я больше не нахожу этого открытого Осознавания. Оно поистине уникально. Чем больше я смотрю, тем больше осознаю, что это пустое Осознавание и есть Тот, Кто Я на самом деле, это Первое-лицо-Единственное-число. Я как бы надеваю монокль Бога каждый раз, когда надеваю очки.

И какой передо мной открывается замечательный вид! Я широко вытягиваю руки и держу этот огромный единственный глаз, которым являюсь и в который с лёгкостью вмещается всё — вся Вселенная. Я смотрю и вижу свой Свет. Я смотрю и не вижу никакой разницы между этим Светом Осознавания и изменчивым происходящим внутри него — они появляются вместе. И, тем не менее, я знаю, что без этого Света не было бы ничего из того, что происходит. Я — недвижимый экран, на котором появляется движущийся фильм. Я — Свет, который создаёт всё происходящее, Я также всё происходящее, которое содержит этот Свет. Я — и то и другое.

Почему я всё-таки знаю, что эти аналогии достоверны? Потому что Я Вижу, что пуст и не содержу никаких явлений, что Я есть Свет, в котором появляется фильм, со всем множеством его сцен. Я Вижу, что мир-фильм находится Здесь и что Я — пробуждённый Сновидящий этого потрясающего сна. Я Вижу, что экран и фильм, Сновидящий и сон, неотделимы друг от друга, однако загадочным образом они взаимодействуют, словно два отдельных явления!

И во время всего этого я каким-то образом продолжаю функционировать как индивид, назначенный на свою человеческую роль. Итак, ничто не изменилось и изменилось всё. Как однажды сказал наш современник мудрец Адьяшанти: «Я — клоун, который играет свою роль. Самое большое, на что я могу рассчитывать, — быть достаточно смешным».

…

«Все смотрят Единственным глазом Того, Кто Видит».

Д. Э. Хардинг

Букашки

Когда я впервые обнаружил Безголовый Путь, у меня не было проблемы с тем, чтобы увидеть пустоту в своей сердцевине. Но, как мне помнится, я думал, что эта пустота на самом деле была размером с голову, такой маленькой, чтобы вписаться в границы этой воображаемой головы, которую я всё ещё повсюду таскал на себе.

Конечно, это не так. Эта пустота вовсе не маленькая. На самом деле нет ничего такого во всей Вселенной, что не поместилось бы в этой вместительной пустоте — даже сама Вселенная. Как может быть иначе? Что, кроме безграничного Ничто, может вместить границы всего?

Это напоминает мне комара, которого я однажды поймал пластиковым стаканчиком. Он курсировал под потолком моей камеры, наверное, рассматривая меня как возможность быстро подкрепиться, но наконец приземлился на стене, и я смог его поймать. Рассматривая его, я понял, что комар воспринимал свой мир так же, как я воспринимал свой. Конечно, не при помощи того же оборудования и не с теми же результатами, но с той же перспективы, из той же широко открытой пустоты, которой мы оба являлись. Здесь открывающийся предо мной вид был безграничен — так же, как и вид, открывающийся перед комаром. Моё пространство видения было пустым, пробуждённым, безличным и наполненным всем происходящим — так же, как и пространство комара. И почему оба пространства были одним и тем же? Потому что Здесь не было ничего, что бы могло отличаться от другого! Ничто именно этим и является — это отсутствие чего-либо. Пробуждённость именно этим и является — она пробуждена. Здесь нет никаких градаций, количеств и качеств. Моя пустота не была размером с голову, а пустота комара не была размером с комара. Была только неописуемая пустота, из которой всё возникает и в которую всё возвращается.

Разумеется, я вынес комара из камеры и отпустил его. И всё-таки попросил на прощание не возвращаться и не пить мою кровь.

В небольшом саду прямо у корпуса с камерами растут подсолнухи, и так как я работаю здесь уборщиком, мне разрешён доступ в некоторые места, в которые другим заключённым вход запрещён. Одно из таких мест — клочок земли с подсолнухами. Недавно, придя туда, я увидел, что он просто кишит насекомыми — шмелями, пчёлами, осами, божьими коровками, всякими жучками, пауками, стрекозами, слепнями, мухами… Кого тут только не было! Я смотрел, как они занимаются своими делами, и они меня завораживали всё больше и больше. И хотя вокруг летали пчёлы и иногда садились на меня, я не боялся, что они могут меня ужалить. Будто бы я сам стал подсолнухом, предлагающим пищу своим летающим и ползающим друзьям.

Я всегда спокойно относился к змеям, но пауки мне казались зловещими и опасными. Единственное взаимодействие с пауком, которое приветствовалось раньше мною, — расплющивание его газетой или ботинком. Но с тех пор как я обнаружил свою безголовость, не могу себе представить, как можно относиться к ним с такой неосознанной жестокостью.