Жить не дано дважды

Оказывается, мы попали во двор немецкой комендатуры. В открытом окне дома показалась офицерская фуражка. Офицер поманил нас пальцем. У меня отяжелели ноги. А Федор оглянулся, словно проверяя, нас ли именно зовет немецкий офицер или кого другого. Потом кивнул, взял меня за локоть, и мы пошли к дому.

Офицер на сносном русском языке попросил предъявить документы.

Федор, как всегда, медленно и обстоятельно расстегнул пиджак, полез во внутренний карман, достал завернутый в бумагу сверточек, развернул, еще обтер об себя невидимую пыль с паспортов и, наконец, протянул их немцу.

Немецкий офицер неторопливо рассматривал наши паспорта — фотографии, печати, фамилии, штампы прописки. Листал странички, проверяя, видимо, идентичность записей мест прописки.

Я смотрела на немца во все глаза. Старалась угадать, чем это может кончиться. То ли луч заходящего солнца так упал, то ли офицер так повернул голову — я вдруг отчетливо увидела у него под носом большую волосатую родинку. Стало смешно и легко. Кажется, я рассмеялась, немец поднял глаза, джентльменски поклонился, он по-своему понял мой смех. Черт с ним! Главное — он тут же возвратил Федору паспорта.

Но пригласил зайти в дом — до этого мы стояли под окном.

Федор немногословно и спокойно рассказывал легенду. Под конец попросил коменданта — немецкий офицер оказался комендантом, — содействовать нам в прописке на новом месте, этим занималась румынская жандармерия.

— Почему вы хотите именно здесь остановиться? — спросил комендант.

Я не дала Федору раскрыть рот:

— Мы надеемся, что дальше немцы не отступят… Не пустят сюда противных большевиков. Не правда ли, герр комендант?

«Герр комендант» поплыл в очаровательной улыбке, он красиво склонил голову, что могло значить и согласие, и очарованность его моим умом. Я во всю разыгрывала придурковатую барышню.

Как умела — кокетничала, улыбалась и отводила глаза в сторону, боясь встретиться с ним взглядом.

Позднее, когда комендант вышел, пришел солдат с охапкой сена, кинул ее на пол, хмуро сказал:

— Здесь спать будете.

Мы с Федором переглянулись. А когда солдат вышел, Федор спросил, скорее себя, чем меня:

— Та-ак… Это что же — гостеприимство или недоверие?

Поздно вечером зашел на минутку комендант и попросил сдать ему паспорта на ночь. Мы оба поняли — недоверие. Стало немного не по себе. Но я посмотрела на спокойного Федора и с благодарностью подумала, как хорошо мне с ним. Спокойно, как с мамой.

Я «обворожительно» улыбнулась и спросила:

— Вы нас арестовываете, герр комендант?

— О, нет, Шеня! — рассыпался в словах и улыбках «герр комендант». — Разве такой чудный девишка!.. О, простая формальность!

Мы почти не спали ночь. Неужели провалились, не начав работу?

Утром снова появился сияющий комендант, рассыпался в любезностях и, извинившись, вернул паспорта Федору.

— Можете идти искать квартиру. А Шеню оставьте со мной…

Я только сейчас увидела его противные мелкие глазки, казалось, истекающие маслом. Может быть, перестаралась вчера, и он черт знает, что решил? Но деваться было некуда, надо играть роль… И я целых два часа болтала глупости, хихикала, пока вернулся Федор.

— Собирайся, Женечка. Целый дом снял, хозяйка живет в соседнем селе у дочери.

Комендант любезно проводил нас до ворот и там, прощаясь, выразил надежду, что в скором времени будет нашим гостем.

Словом, все обошлось хорошо. Домик оказался настоящей находкой — совершенно изолированный, правда, страшно запущенный, с выбитыми стеклами, плохо притворяющейся дверью. Но умелые руки Федора сделали наше жилье уютным. На следующий день Федор сходил в жандармерию, и нас без проволочек прописали.

Можно было разворачивать работу.

2.

— «Рон», «Рон», «Рон»… — посылаю я позывные в Центр.

Через пять минут переключаюсь на прием.

— «Жант», «Жант», «Жант», — слышу ответ…

Первая радиограмма получилась длинноватой. Нужно было сообщить о благополучном прибытии, о переброске на фронт неожиданно объявившейся здесь дивизии «Эдельвейс», о расположенном неподалеку аэродроме.

Ответ был передан тут же — разведать аэродром и передать данные.

С утра мы с Федором отправились на прогулку. Обозревать окрестности, как выразился он.

Ночью я отстучала лаконичную радиограмму:

«Южнее Ивановки восемь километров направлении Прута — аэродром. «Мессершмидт — сто одиннадцать» — сорок пять самолетов. Ангары южной части аэродрома. «Учитель» — кличка Федора.

В ответ приняла короткое «ЩСЛ», что значило: принято, даю квитанцию.

На следующую ночь еще короче радиограмма:

«Севернее Минешт пять километров пункт двести двадцать девять — склады бомб».

Нелегко дается то, что заключено в скупые строчки радиограммы. Сколько выдумки, выдержки, изворотливости требуется. И все Федор.