Жить не дано дважды

Адлер выжидающе умолк. Надо было выпутываться из этой истории, уйти из рощи. Но гнев не лучший советник: «Заставь его сделать по-своему! Отбери у него оружие!» — шептал злой голос.

— Ну, тогда…

Я тоже многозначительно умолкла. Даже смогла улыбнуться смущенно.

Адлер подлетел к дереву, сменил на нем листок бумаги. Вернулся. Вынул пистолет из кобуры, зарядил его — я помню все мелочи, как дрожали у него пальцы от нетерпения — и передал мне.

— Стрелять надо так, — Адлер вытянул мою руку. — Не надо торопиться.

Я выстрелила. Еще выстрелила.

— Посмотрим.

Адлер послушно побежал. Я шла следом.

— О-о, Шеня большой молодец!

Адлер повернулся и схватил меня в объятия. Слюнявый рот присосался к шее. Правая рука с пистолетом оказалась у его затылка. Я ткнула его рукояткой в затылок. «Убью! Всю обойму выпущу в башку…»

Адлер взвыл и отпустил меня. Лицо, искаженное злостью. Глаза под дулом. «Убью!»

Адлер отступил, прикрывая лицо руками. Длинный подбородок противно дрожал.

Если бы этот гад не испугался!

Но он взвизгивал от страха. Палач, каратель, уничтожавший беззащитных женщин, стариков, детей. У него тряслись руки — руки убийцы.

И я выстрелила. Еще выстрелила. И еще. И уже не осталось патронов, а я все нажимала на гашетку. Уже Адлер не дышал и вместо лица была кровавая масса, а мне все хотелось его убивать. На нем сосредоточилась тогда моя великая ненависть, не находившая выхода.

Разум одержал верх с большим опозданием. Теперь можно казниться вечность, но ничего уже не переделаешь, немца не воскресишь. А я бы сейчас воскресила: последствия будут тяжелые — и для нас с Федором, и для работы. Все знают о моих взаимоотношениях с Адлером, и в первую очередь спросят с меня. Потом с Федора. Потом с Семена… Нет, пожалуй, с Семена спросят больше, чем с меня.

Сволочь!.. Гад!.. Сволочь!.. Паразит!..

Других ругательств не могла придумать. Если бы Адлер не полез ко мне, ничего бы не случилось. Арестуют меня, Федор останется без радиста, — он без радиста, как без рук, ни к чему вся разведка.

Думай не думай, ругайся не ругайся — не вечность тут стоять.

Как убрать эту падаль с поляны?

Я сняла поясок с белого в зеленую крапинку платья, привязала к руке Адлера, потащила. Почти с места не сдвинула — тощий, маленький, а тяжелый.

Прошло немало времени, пока удалось оттянуть труп за кусты. Дрожал каждый мускул от усталости и напряжения. Но не отдыхать же! Отвязала поясок — не забыть выстирать в ручье, — отыскала сучок с острым концом. Больше руками, ногтями, чем сучком, вырыла ямку — закопала револьвер. Сбегала к дереву — сорвала бумажку, подобрала по дороге окурок сигареты.

Вернулась к трупу — обшарила карманы. Вынула документы, спички, пачку сигарет, сняла награды. Спички натолкнули на счастливую мысль — накидала на труп хворосту и подожгла. На дым, если его и увидят, никто не придет — в роще без конца жгут костры. Да и дыма большого не будет — хворост сухой.

Остановилась поодаль — все во мне дрожало. Но мысль работала удивительно четко. Оглядела все вокруг — не обронила ли чего, не забыла ли. Нет…

Пошла не в сторону Ивановки, а назад — к Фалештам. Там неподалеку от дороги ручеек. По нему потом через северную окраину рощи можно выйти на шоссе. Все нормальные люди ходят из Фалешт по шоссе…

На молокозавод я уже не вернулась — сил не было, да и Федор, наверное, повез по частям вечерний удой.

Федор пришел уже в темноте. Чиркнул спичку, зажег лампу, взглянул на меня, сел на край кровати.

— Ну, что случилось?

Я бы на месте Федора убила меня. А уж кричала бы — это точно. Федор молча посмотрел документы, сказал:

— Поди спрячь в рацию.

Я пошла. Вернулась.

— Федор, Семена могут арестовать.

— Знаю… Он скоро должен прийти, подумаем.

Семен пришел поздно — около двух. А через полчаса Федор проводил его за село, откуда начиналась тропа в Рышканский лес. Там, по имеющимся у него сведениям, базировался партизанский отряд. Федор снабдил его револьвером и нашим личным паролем, с которым мы могли прийти к партизанам.

16.

Первые два дня были подозрительно тихими. Теперь все вызывало подозрения. В самом деле, почему нас не беспокоят, меня и Федора, если пропал комендант и его кучер? Мы с Федором прошлись пару раз мимо комендатуры — там стояла благодатная тишина: сидели за столом служащие, стрекотала машинка.

На третий день поздним вечером в ворота шумно постучали. «Все! — решила я. — Пришли забирать!» Посмотрела на Федора.

Федор спокойно сказал:

— Возьми себя в руки.

И спокойно пошел к воротам. Я остановилась на террасе, прислушалась, кажется, двое немецких солдат.

— Семена — кучера не видел, хозяин?

И спокойный голос Федора:

— Дня три назад был.

— А вчера, сегодня не был?

— Не был… Случилось что?

Солдаты не удостоили ответом. Ушли.

— Из комендатуры? — спросила я, переводя дыхание.

— Да.

Помолчали.

— Приготовь необходимое, на случай, если придется уходить.

— Хорошо.

Я повесила у двери пальто, поставила под ним легкие туфли.

— Убрать рацию, Федор?

Все равно я не держала связь — передавать в Центр нечего, в связи со сложившейся ситуацией наблюдения пришлось прекратить.

— Пока не надо.