Жить не дано дважды

— Вот как, — рассмеялся капитан Родионов. — Позвольте узнать, как давно, если я вам только сообщил?

Мне даже жарко стало, но я не сдавалась:

— Предчувствие такое было.

Капитан Родионов весело рассмеялся.

7.

Не могу сказать конкретно, чего мы ожидали от новой школы. Хотя говорили об этом подряд двое суток, пока поезд увозил нас в глубь страны, в далекий тыл. Каждая выкладывала то немногое, что знала о работе в тылу врага по газетам, вплетались эпизоды из прочитанных приключенческих романов и свои соображения. Но главным, по-моему, была жажда подвига.

Только Маринка больше слушала, чем говорила. А если говорила — немного растерянно и чуть иронически:

— Счастливые вы, девчонки, смелые. Я, наверное, ничего не смогу.

Один раз даже Катя Кулакова спросила:

— Зачем же ты согласилась ехать?

Маринка прижала указательным пальцем родинку, собрала лоб в гармошку и ответила вопросом:

— Разве бы я могла не поехать?

Словом, добрались мы до разведшколы в боевом настроении. И все было хорошо до тех пор, пока формировалась рота — экипировали нас, знакомили с командиром, старшим лейтенантом Величко, с помкомвзвода сержантом Дуничевой, разбивали на взводы. А дальше было все непонятно — строевая подготовка, физическая подготовка, политзанятия, Дисциплинарный устав и всякие предметы, которые, на наш взгляд, разведчику были ни к чему. При чем тут, скажите пожалуйста, строевой шаг или застланная без морщинки постель? Зачем нам нужно знать — сколько суток за что полагается или как обращаться к старшему по званию? Радиотехника, парашютное дело, азбука Морзе и другие спецпредметы, — с ними мы еще мирились, они, конечно, понадобятся. Но если исключить ненужные занятия, спецпредметы можно пройти быстрее. Шутка сказать, учиться десять месяцев — да за это время война может кончиться!

Но совсем мы пали духом, когда выяснили, что наша рота направляется в подсобное хозяйство школы. Тут нам даже вредительство померещилось. Идет война, армии нужны отважные разведчики, а мы пашем землю, роем грядки, сеем зерно, сажаем картофель.

— Разве это правильно, товарищ старший лейтенант, — сказала я однажды Величко, а дальше выложила соображения нашей роты.

Величко слушал внимательно. Ни разу не перебил. Человек этот был большой душевной доброты и чрезвычайной строгости. Чем больше мы узнавали его, тем больше уважали. В роте с первых дней был образцовый порядок — и без особого нажима. Потом-то я узнала, что он вовсе не военный, он — педагог, агроном, преподавал до войны в сельскохозяйственном институте. Этой-то его специальности и обязаны мы назначением на подсобное хозяйство.

Выслушал меня старший лейтенант и сказал:

— Вечером поговорим.

Вечером он говорил для всей роты:

— Я понимаю, товарищи, ваше желание — быстрее попасть на фронт. Законное желание — ваше и всех граждан Советского Союза. Может быть, сомневаетесь? Спросите сержанта Дуничеву, сколько она подавала рапортов с просьбой командировать в действующую армию? Ей отвечают: то, что вы делаете, тоже нужно фронту. Я отвечу тем же — то, что вы делаете сейчас на подсобном хозяйстве, нужно фронту. Понятно я говорю?

Все молчали, хотя были не согласны.

Вдруг поднялась Лена Денисенко — наш комсорг.

— Разрешите спросить, товарищ старший лейтенант?

— Спрашивайте.

Всех нас красноармейская форма огрубила, сделала старше. А Лена в сапогах и шинели осталась изящной и юной.

— Наверное, так и есть, — сказала она, — наверное, нужно, чтобы наша рота была прикомандирована к подсобному хозяйству. Но я не понимаю, какую пользу конкретно приносим мы фронту?

Старший лейтенант кивнул:

— Я понял вас… Вы знаете, что в стране тяжело с продуктами. Так? Так, — ответил он сам себе. — Мы обеспечим школу необходимым количеством овощей, зерна. Значит, мы высвободим это количество овощей, зерна для фронта. Арифметика проста.

Мы опять молчали. Я даже не заметила, как поднялась тихая Катя.

— Курсант Кулакова… Разрешите спросить, товарищ старший лейтенант?

— Спрашивайте.

— Как же будет с учебой?

— Как у всех, товарищи. Нашей роте срок учебы не увеличивается.

Мы облегченно переглянулись.

— Та же программа плюс работа на подсобном хозяйстве.

Все-таки мы были подавлены. Старший лейтенант Величко улыбнулся.

— Попросим сержанта Дуничеву спеть.

У сержанта Дуничевой было милое русское лицо — мягкое, доброе, немного грустное. Мы уже знали, что она безнадежно влюблена в одного капитана — преподавателя нашей школы и поэтому просится на фронт. Откуда нам стало известно — не знаю, она нам, конечно, ничего не говорила. А мы втайне сочувствовали ей и симпатизировали. Надо сказать, относилась она к нам с большой заботой — старалась устроить получше, где можно — сделать послабинку.

Сержант взяла гитару, склонилась к ней ухом и тронула пальцами струны, сосредоточенно вслушиваясь. Потом выпрямилась и мягко запела. Голос у нее был непрофессиональный, негромкий, но красивого тембра, душевный. Слезы наворачивались на глаза.

Многое в жизни бывает,
Мир так велик и широк…