Жить не обязательно

– Но если ты такой умненький и всё тебе заранее известно, то «скажи: мне, кудесник, любимец богов, что сбудется в жизни со мною?»

– Не кудесник и не любимец, а всего лишь служебный дух. И прошу язычников не вспоминать, не люблю я этого.

– Ладно. Спасибо за добрые вести.

– Не стоит. Такая наша работа. Ангел – значит: вестник.

– Меня сейчас очень беспокоит моё здоровье, дорогой мой вестник, а ты ведь знаешь будущее. Скажи…

– Не скажу! – с раздражением буркнул Александрос.

– Почему? (не слезу с него, пока не узнаю!)

– Можешь не верить, но будущее нам известно ещё меньше, чем вам.

Гарт крайне изумился:

– Ничего нам не известно! Мы тыкаемся во все углы, как слепые котята.

– Неправда! Ты ведь с утра планируешь день и чем тебе заняться?

– Так.

– И неделю, и месяц, и год, и жизнь ведь планируешь примерно?

– Вот именно, примерно!

– А точнее и нельзя, ты не один на свете. Будущее своё ты каждую секунду творишь из настоящего вместе с Ним: прямо пойдёшь – женату быть, направо пойдёшь – богату быть, налево пойдёшь – убиту быть. А вот наше будущее целиком от вашего зависит. А моё – от твоего. Понял?

– Не так что б очень.

– Опять ёрничать?.. Ну, мне пора! – Глаза ангела были полны слёз. – Я существо подневольное. Не понимаете вы, люди, какое это счастье самому выбирать свой путь!

– Помоги, Александрос! Помоги выздороветь! Не оставляй меня одного, защитник мой!

– Я не волен оставить тебя, даже если б и захотел. Но и мне надо время от времени по своим делам. Я скоро вернусь. Я рядом.

– Скажи по крайней мере надо ли пить таблетки?

– Конечно, надо! Нельзя долго терпеть головную боль.

– А потом?

– А потом… Как станешь засыпать, позови (это я, пожалуй, могу тебе сказать) в свой сон Петра, соседа своего. Он всю жизнь в тундре. Опытный. А мне пора.

«А говорил, будущего не знаешь!» – хотел Гарт крикнуть ему вслед, но Александрос неожиданно исчез, как растворился, лишь лёгкое сияние ещё мерцало над старым ящиком у костра.

17. Не храбрый портняжка

Оставшись один, рыбак кинулся проверять аптечку.

Осталось две таблетки аспирина, а «поносных», как и было – пять.

Сашка хотел их выкинуть, а потом подумал: «Стоп! А вдруг – это самое… к бронхиту ещё и диарея привяжется? Не-ет, пусть лежат пока».

Но никаких таблеток пить не стал, решив выдержать характер и узнать, сможет ли вообще утром подняться.

Уложив по бревну на обе нодьи, он опять залез в спальник, хорошенько подоткнул мох под бока, прочитал на ночь Отче наш, а закончил молитву так: «А теперь, Господи, если есть на то воля Твоя, пусть придёт в мой сон Пётр Поликарпович Ольховик, мой сосед и коллега. Поговорить надо. Аминь».

Но заснуть не смог. Кашель душил его. И сильно душил. При каждом приступе, казалось, голова лопнет.

Пришлось нарушить слово и выпить таблетку аспирина. Головная боль уменьшилась, но кашель всё так же разрывал лёгкие.

Убедившись, что заснуть не удастся, Сашка решил приняться за чуни.

Покрутил шкурки в руках, ещё раз промял их и примерил на ноги – годится! А шить там всего ничего: три-четыре стежка в носке, бывшее птичье горло затянуть, да завязочки пришить.

Долго-долго, по стежку-стежочку шил он эти галоши-тапочки. Когда стали готовы, положил в них стельки из сухого мха – красота, а не лапти!

Прошёлся в них у костра – слишком мягкие, каждый камешек стопа чувствует. Тогда опять обул свои деревянные сандалии и привязал их к ногам. Вот теперь – самое то!

Опробовал новую обувь прогулкой к ручью. Постирал свои носки-рукава и повесил их на колышек у костра. Высохнут – на место пришить.

Под утро, когда солнышко явственно пошло вверх, тоже подтянул постель повыше и попытался заснуть в положении сидя, но только смежил веки, как обратил внимание на возмущённые крики чаек, всё ещё пировавших на моржовой шкуре недалеко от бивака.

«Мишка, что ли?» – охотник выглянул из-за камня.

Шкуру с увлечением теребили медведица и два медвежонка.

«Босая» пыталась отгрызть кусок от толстой роговой пластины, в которую за эти дни превратилась и без того жёсткая кожа моржа, а малыши просто лизали то, что им осталось от чаек, совсем как собаки вылизывают тарелку.

Гарт взял в руки дымящуюся головню и поднялся над камнем:

– Эй, мамаша! Не наевшись, не налижешься! Во-он там целый моржина на берегу лежит. Бегите скорее, а то чайки расклюют!

Медведица зашипела и стала задом-задом пятиться прочь от шкуры, от охотника, от костра, совсем как охотник недавно пятился задом от толстого «босого рыбака».

Медвежата, совсем ещё маленькие, с собаку величиной, повторили все действия матери. Припадая на передние лапы, кланяясь и шипя в сторону человека, вся троица стала удаляться.

Как ведут себя бурые медведи при встрече с человеком, Сашка знал из книг, самому не приходилось видеть близко бурого мишку, а белые медведи, завидев поблизости человека, шипят как гуси, только сильнее.

На метеостанции их отпугивали огнетушителем. Или направляли на них шипящую струю воздуха из шланга компрессора.

Даже здоровенные медведи тут же удирают.

Наверное, в медвежьем разуме уложилось: кто громче шипит, тот сильнее, и как врежет леща!