Жить в эпоху перемен

Что было дальше, он уже помнил плохо. Что-то говорила ребятам Наталия, что-то он сам… Заставили Валерку (того самого, которого Влад не хотел брать в поход, как будто чувствовал…) принести из палатки бутылку, которая оказалась каким-то дешёвым портвейном. На глазах у ребят Влад откупорил её и вылил под кусты, растущие рядом. Валерка, конечно, пытался кочевряжиться, но Марина и ещё несколько старших девчонок напомнили ему его прошлые «грехи», пропуск занятий и тренировок и в конце разговора заявили, что не хотели бы видеть его в дальнейшем ни в походах, ни на занятиях.

На следующий день, с трудом купив билеты, они все уехали в Ленинград. В вагоне с Валеркой почти никто не разговаривали, а он, сойдя с поезда на перрон Московского вокзала, ушёл, ни с кем не попрощавшись.

В сентябре ни на первом, ни на последующих занятиях кружка Валерка, конечно, не появился, и о нём стали забывать. Группа готовилась к зимнему походу, настроение у всех было отличное – скоро каникулы! И тут произошло то, чего не мог предположить никто, а уж тем более Влад.

В тот день занимались снаряжением. Девочки показывали роскошные бахилы для лыжных ботинок сшитые ими из серебристого технического перкаля. – И где вы такой достали? – изумился тогда Владислав, но девчонки только загадочно хихикали. И тут постучали в дверь их класса.

– Входите, – не оборачиваясь, крикнул Влад и удивился наступившей тишине. В пальто, но без шапки, которую он смущённо комкал в руках, в класс вошёл тот, кого давно уже и не вспоминали.

Разумеется, его простили, а Влад потом долго размышлял о том – какая же это притягательная сила – туризм, что заставила строптивого и хулиганистого парня переломить свою гордость и попросить прощения, чтобы вернуться в коллектив и снова ходить в походы…

Спустя много лет до Владислава дошли слухи, что Валерий по семейным обстоятельствам вынужден был после школы пойти на производство. Занимался в заводской туристской секции, закончил ШИТ[7] и стал хорошим инструктором.

А Влад в тот год, сходив со своими кружковцами в интересный зимний поход, принял лестное для себя предложение и перешёл работать в «ГорДетс», хотя ему и жалко было расставаться со своей хорошей и схоженной группой. Но староста Марина и все её подруги, а с ними и ещё несколько парней заканчивали десятый класс, и в предстоящее лето им было уже не до походов.

С тех пор о «югах» Влад запретил себе даже думать, но, вспоминая о Кавказе, под настроение написал такое стихотворение:

Друзья не хотели верить – враньё, мол, и весь тут сказ…
Лет двадцать отъездить на Север и вдруг укатить на Кавказ!
Пошил из «болоньи» штормовку и шорты из старых брюк, —
Устроился, видимо, ловко, коль выкинул этот трюк.

По слухам, везёт детишек и… женщину для себя.

Казённых достал харчишек, пожрать хорошо любя…
Толкует про перевалы, а сам-то в горах – не ах…
Лавины, обвалы, провалы – и всё это на словах.

«Наестся» горами вскоре и, не покорив Эльбрус,

Полезет купаться в море, по почте отправив груз.
А может, – от скуки серой – рванётся назад налегке
И снова поедет – на Север – к болотам, тайге и мошке.

И действительно в тот год после кавказского похода они с Наталией в свой отпуск поехали на Ивинский разлив[8], в их любимое охотничье «эльдорадо», открытое Владом с друзьями ещё в шестидесятых годах.

Палатки на снегу

От приятных воспоминаний его отвлёк лёгкий скрип двери, опять вошёл Лёва.

– Я от Рабиновича с интересным делом, – загадочно начал он, но Влад его перебил:

– Неужели он поведал тебе, зачем сегодня нужно было появляться на работе?

– Уймись, дело действительно интересное и важное. Он рассказал мне, что пришло письмо из ЦДС[9], и они одобрили наш почин в проведении зимнего туристского слёта.

– И до них дошли слухи?

– Да не слухи! Это наше Гороно отчиталось перед министерством о таком новом виде школьных соревнований, а там, естественно, передали сведения на центральную станцию с предложением распространить почин. Так что нам теперь надлежит, – тут он поднял кверху руку с оттопыренным указательным пальцем, – написать подробную методичку. Каково? – с ухмылкой закончил он, – кому-то лавры, а нам опять чёрная работа!