Жить в твоей голове (СИ)

- Три месяца назад ваш молодой человек покончил с собой у вас на глазах. Это большой стресс. И, учитывая прошлое вашего брата, вы, предположительно, имеете доступ к веществам психотропного воздействия, поэтому…

Леда даже не поняла, как вскочила на ноги. Стул с грохотом опрокинулся, а она стояла, напряженная, как струна, сжимала руки в кулаки, и горячая волна возмущения (и немного – стыда) заливала жарким румянцем её щеки.

- И поэтому вы считаете, что я была обдолбанной, когда увидела этого сраного клоуна? – голос Леды прерывался от ярости и она с трудом выдавливала слова, задыхаясь от возмущения. – Почему-то вы успешно забыли мои обращения в полицию, когда мой “молодой человек” преследовал меня и угрожал мне и моим близким. Тогда ваши коллеги по какой-то причине не пожелали проявить такую блестящую “проницательность”. Вы вообще видели вчерашний выпуск новостей? Вы видели, что творилось в городе, во что превратились больницы, до отказа забитые покалеченными людьми? Происходит что-то странное, ненормальное, и я стала свидетелем этих ненормальных событий, но вместо того, чтобы попытаться разобраться в этом, вы обвиняете меня, и называете алкоголичкой и наркоманкой!

- Держите себя в руках, госпожа Кардис. – неприятным тоном посоветовал Зенекис, таращась на Леду этими странными фиолетовыми глазами.

Леда крепко сжала губы, буквально кусая язык, чтобы сдержать рвущиеся наружу слова, которые приведут лишь к тому, что на нее в итоге напялят наручники.

- Мне предъявлены какие-то обвинения? – спросила она таким натянутым голосом, что он прозвучал чужим и скрипящим. Получив в ответ отрицательное покачивание головой, Леда каркнула: - В таком случае всего хорошего.

Она подхватила свой рюкзак, придавленный упавшим стулом, но он зацепился лямкой за спинку и она дернула его раз, другой (злее), пока стул с мерзким скрипом не отъехал в сторону, освобождая проклятый рюкзак. Леда закинула рюкзак на плечо и выскочила из комнаты, не потрудившись закрыть за собой дверь. Её лицо все еще горело от возмущения, голова разрывалась от боли, все тело ныло от усталости, а в содранных коленях пекло и саднило.

Все было настолько дерьмово, что на этот раз – только на этот раз – Леда позволила себе не вытирать со щек бегущие по ним злые, усталые слезы.

***

Странно, насколько громкой бывает тишина. Как много она может сказать: совершенно особенная тишина в мешанине других звуков. Кай слушал эту тишину, не потому, что хотел, а потому, что не мог перестать слышать её.

Он сидел на полу в доме Кастора. Спина ощущала знакомую прохладу каменной стены. Ладони безвольно лежали на шершавом деревянном полу. Дом продолжал жить. Кай слышал возню мелких насекомых в стенах и грызунов под полом. От перепадов температуры едва слышно поскрипывали половицы. Вся немногочисленная мебель стояла на своих местах, как и всегда. На столе осталась забытая со вчерашнего дня миска с похлебкой, уже забродившей – Кай слышал исходящий от нее кисловатый запашок. Он смешивался с запахом черной хны, въевшимся в самые стены этого дома.

Все было как обычно. Все было иначе.

Этот дом, каждый предмет в нем, каждый звук, каждый запах – превратились в памятник, в надгробный камень. Застыли в янтаре времени и памяти.

Кай медленно наклонил голову назад, коснулся затылком стены и замер. Его глаза по-прежнему закрывала черная повязка. Он не хотел сейчас ничего видеть, ничего слышать. Не мог находиться внутри своей головы. Отчаянно хотел стать кем-то другим, кем угодно, с чистой, пустой памятью. Без этой черной пропасти в груди.

Кай так сильно ненавидел этот дом, когда впервые оказался здесь. Дом казался одушевленным, враждебным существом, желающим сожрать Кая во сне. Он не помнил момент, когда этот дом стал его убежищем точно так же, как и его наставник. В этом доме он истекал кровью. Здесь Кастор лечил раны на его теле, а иногда – незаметно, ненавязчиво – и на его душе. Этот дом помнил их голоса, и смех, и все непроизнесенные слова, которые остались призраками в каждом шепоте этой комнаты.

Сейчас Кай чувствовал себя чужим здесь. Здание больше не было домом, оно ощущалось скорее склепом, и Каю мучительно было здесь находиться. Но он оставался на месте, потому что не знал, куда еще он может пойти.

Он пришел сюда почти сразу же после возвращения в этот мир. Кай приложил максимальное усилие, чтобы отключить свои чувства и не слышать никого и ничего. Только тогда он мог делать каждый новый шаг по образовавшемуся вдоль единственной улицы селения живому коридору. Кай знал, что все смотрят на него и на его страшную ношу, молчат, подпитывая душившую его убийственную тишину. Под их взглядами Кай прошел к каменному колодцу в центре селения, бережно спустил на землю свою ношу и произнес одно единственное слово: инквизиторы. А затем, не задерживаясь ни на минуту, развернулся и зашагал к дому Кастора, до хруста сжимая кулаки и сдерживая сильнейший порыв побежать.

Кай не мог ничего объяснять. Это было выше его сил. Он был опустошенным, измученным. Душа его была изорвана и ограблена. Он не хотел ни с кем говорить.