Жить вместе в 21 веке

Бунт этих молодых людей — в основном африканского или магрибского происхождения, но по большей части французов во втором или третьем поколении — кажется примитивным «столкновением цивилизаций»: с одной стороны Франция со своими символами, с другой — их бунтарство. Молодежь одинока, без работы и без надежды. Восстание их в некотором смысле вписывается в бунтарскую традицию, характерную для французской истории. С другой стороны, нельзя все объяснить только исламом. Молодежь выражает протест против отверженности и неравенства на элементарном языке — языке насилия. Напряженность эта не новая, и акты насилия совершаются не впервые. Но сейчас все это взорвалось одновременно. Глобализация информации содействует развитию бунтарства. Телевизионная реклама дала молодым людям идентичность: «Мы знамениты, о нас даже CNN говорит», — сказал мне молодой бунтарь в ноябре 2005 года. А другой заявил газете: «Мы готовы пожертвовать всем, потому что у нас ничего нет». За четыре дня, с 5 по 8 ноября, в парижских предместьях было сожжено почти три тысячи автомобилей. Таким способом молодежь утверждала свою идентичность и присутствие во французском обществе: «Жгу, следовательно, существую».

Что за ними стоит? Прежде всего, проблемы пригородов: кризис социальной системы и школы, близости государственных учреждений к людям; уход со сцены коммунистической партии, переводившей протест пролетариата в русло политической борьбы; кризис французского католичества и его приходов, ставившего перед собой после войны задачу пастырского служения в «красных» пригородах. Затем кризис семьи, хотя и говорят, что иммигрантские семьи отличаются от европейских. Но это общая проблема всего западного мира: семья распадается, мужчины и женщины растут одни и не воспитываются в умении жить вместе в семье, где разные по полу, возрасту и способностям люди живут в единстве, с чувством общей судьбы.

Ребята из предместий своим восстанием создают себе элементарную идентичность как реакцию на отверженность в обществе, где они все больше чувствуют бремя неравенства. Это бунт молодых против «старого» общества. Межэтнический состав банд объясняется общей отверженностью, ведь большинство молодых людей происходят из иммигрантских семей. Насилием они привлекают к себе внимание. Они не выдвигают никаких требований, по которым можно было бы вести переговоры; это бунт, выражение глубокого недовольства, и оно нуждается в понимании. Молодые люди чувствуют, что они не нужны городу, не нужны на рынке труда, это не их Франция. Как интегрировать их, как услышать их стремления? Что это, восстание иммигрантов против государства большинства? Вопрос о возможности жить вместе с иммигрантами порой ставился демагогически и агрессивно. А нужно размышлять реалистически и без истерик.

Лондонские теракты июля 2005 года уже стали предупреждением. То, что террористы были гражданами Великобритании (мусульманского вероисповедания и пакистанского происхождения), поставило вопрос, носившийся в воздухе уже давно и ставший особенно острым после 11 сентября 2001 года. Как смогут жить в мире и безопасности коренные европейцы и новые иммигранты, особенно мусульмане? Возможно ли интегрировать исламские общины? Не скрываются ли в них страшные потенциальные враги? Не с этим ли мы столкнулись в молодых лондонских террористах с британскими паспортами и из благополучных семей? Как возможно тогда продолжать жить вместе и даже позволять этим меньшинствам усиливаться, впуская новые потоки мигрантов? Эти вопросы касаются больших мусульманских общин в Великобритании, Франции и Германии, а также в Голландии и Бельгии. Некоторые вслух называют европейский ислам пятой колонной исламской экспансии в Европе. Великий польский писатель-путешественник Рышард Капущински (Ryszard Kapuscinski) заметил, что интеграция ислама — «один из самых захватывающих вопросов, стоящих перед Европой». Возможно, это главный вопрос ее будущего.

Вопрос этот касается всей иммиграции, с экономической и социальной точки зрения необходимой континенту, переживающему демографический спад. Не меняют ли общины иммигрантов облик Европы, ее идентичность? Британский выбор — позволить иммигрантским общинам развиваться, не навязывая им никакой особой интеграции (как во Франции, например), был поставлен под сомнение лондонскими событиями июля 2005 года. Но если Великобритания плачет, то и Франция, уж конечно, не смеется от восстаний в своих пригородах.

Проблема жизни вместе по-разному стоит в разных регионах, но имеет решающее значение для государственных учреждений, религий, политики и отношений между народами. Можно ли жить вместе, будучи такими разными? Этот вопрос переплетается с другими, не менее важными: что такое на самом деле различие? Где порог совместимости различий?