Жить вопреки (СИ)

А Мирослава… Она стояла на небольшой полянке, которую обычно использовал как место для посадки её Хранитель, в самом её краю, оказавшаяся в тени, отбрасываемой горами под лучами восходящего солнца.

Алор всё так же безмолвно приземлился.

Он даже не пытался хоть как-то влезть в разговор, начать беседу.

Или дать совет.

Знал, стало быть, — его не послушают.

Просто не услышат.

Видящая оглядела Арана, спешившегося, бережно державшего на руках Сатин, без жалости, без привычной своей мягкости и снисходительности — остро, жёстко, сурово.

Чуть угрюмо.

— Что нужно тебе на нашей земле в час столь ранний? — спросила Мирослава, скрестив руки на груди.

Аран, так и не решившийся опустить свою драгоценную для него ношу на траву, холодную и влажную от росы, как был — в доспехах, без шлема, который он потерял неизвестно где, растрепанный и с безумными глазами, ничего не стыдясь, встал перед девушкой на колени.

— Молю, спаси её, — прошептал он, смотря прямо в глаза Мирославе, и, показалось ему, прямо в черноте её отчётливо видимых на фоне светлой радужки зрачков заплясали фиолетовые искры.

Это пугало.

— Зачем мне помогать чудовищу? — сказала девушка тихо и жутко.

Она знала.

Она всё знала.

Она всёгда всё знала — ведь ей были подвластны потоки будущего, они представали пред ней — беспомощные в своей неотвратимости, неотвратимые в своём количестве.

Если она не поможет — не сумеет уже никто.

Ведь не было больше нигде ни одного целителя, который согласился бы помочь его Одуванчику, имевшей достаточно специфическую репутацию женского воплощения Покорителя Драконов, его оборотной стороны. Да и не успел бы он добраться вообще до ближайшего целителя.

И всё будет кончено.

Для Арана.

Для Драконьего Гнезда.

Для всего Варварского Архипелага.

Никогда и ничего не было страшнее, чем сошедший с ума Страж, обладавший несгибаемой Волей и жаждавший мести.

— Не мне, — сказала Аран уже твёрдо, — моей Ученице.

Мирослава прищурилась.

— А разве тут есть разница?

Они долго — секунд двадцать — смотрели друг другу в глаза.

За спиной девушки появился молодой мужчина, ровесник самого Арана. Кажется, это был брат Мирославы — Радмир, смотревший всё так же сурово, но, в отличие от своей сестры, немного сочувственно.

К чему бы это?

Впрочем, не важно.

Как объяснить им, вершителям уже его судьбы, кем была для него Сатин, если даже столь красочное и многогранное слово «ученица» не было исчерпывавшим?

— Она — мой свет, — наконец сумел подобрать слова Аран.

— Я знаю.

И сразу после этого Радмир аккуратно взял на руки Сатин, чуть нахмурившись, но не подавая вида, как ему не по душе было всё происходящее в тот миг.

— Только потому и помогу, — сказала девушка, смотря вслед удалявшемуся брату, а потом переводя взгляд на всё ещё стоявшего на коленях Арана. — Я не хочу быть виноватой в том, что ты натворишь, если твой свет погаснет. Ты — не должен быть последователем Тени.

— А разве я уже не там? — горько усмехнулся парень.

— Нет, — жестко отрезала Мирослава. — Ты — во тьме. Не в тени.

Она долго смотрела в глаза Драконьему Королю, и в зрачках её вновь стали мелькать фиолетовые искры, и теперь Аран мог с уверенностью сказать — ему не показалось, и он ещё не сошёл с ума.

Ему не привиделось.

Сзади подошёл неслышно Алор, сел рядом, укрывая крылом, словно защищая.

Как птенца.

— Вижу, Небесные Странники не уберегли тебя, Страж, — уже устало и даже чуть грустно, но без гнева или обвинения сказала Видящая, став уже привычной для него Мирославой, растеряв почти всю свою жуткую загадочность, оставив лишь ту, что всегда была при ней.

— Ты оказалась права, Видящая, — покачал головой Аран, признавая свою вину.

— Иного и не могло быть, — вздохнула девушка. — Но тебе повезло.

***

Валка с тоской смотрела на море, где, всего в дне лёта находился остров, на котором теперь постоянно находился её молодой Король, отказавшийся отпускать от себя своих Учеников.

Женщине, откровенно говоря, было до безумия скучно — её маленький Иккинг, который почему-то отзывался только на имя «Магни», и не пойми как обзавёлся сестрой, сейчас был далеко, и не могла она всё своё время посвящать воспитанию сына.

За отсутствием такового, конечно.

Валка вообще, если честно, не понимала, что же происходило в её жизни теперь, как всё так вмиг перевернулось и изменилось, словно забыв её спросить.

Её сын мертв.

Иккинг мёртв.

Это ей говорили все и каждый — её маленького чуда уже десять лет не было на этом свете, он вырос и стал тем, кем он, собственно, стал без её участия, без её пригляда и наставлений.

И погиб, ею не оплаканный.

Ушёл за черту, оставив в миру только свою оболочку, своё лицо, за которым теперь скрывался жестокий и деспотичный чужак, который, хотя бы, отказывался называть себя её сыном — от этого было и легко, и до невыносимости горько.

Да, её сына не было.

Но кто тогда этот мальчик, что всегда находился рядом со своею сестрой?

До последней чёрточки, до безумия родное личико.

Нет, Валка, конечно же, прекрасно знала, что Магни был сыном её Стоика, её родного сердцу, милого и такого сильного Стоика, и неизвестной ей женщины, Инги — так её, кажется, звали.