— Когда-то им придется пожинать плоды собственных ошибок — их самоуверенность станет причиной их гибели.
— Или порабощения.
— Знаете, лично для меня второй вариант более предпочтителен.
— Твоя безудержная жажда подчинить себе более слабых не хуже их самоуверенности ослепляет. Она станет причиной уже твоей гибели.
— Согласна.
— Конечно! Ведь если просто убивать неугодных драконов — так все их души переведутся в нашем мире, а этого нам точно не нужно. А вот если они будут нам преданно и верно служить…
— Хватит!
— Действительно, достаточно.
— А что я такого сказал?
— Твои мысли навевают на меня понимание мотивов Красной Смерти. Такие вот психи и причиняют добро, а заодно наносят справедливость. Попутно, так сказать.
— Прошу прощения — профдеформация.
— У всех она, но почему-то такими отнюдь не пацифистскими настроениями разит только от тебя.
— Просто в отличие от кое-кого я — не ханжа, не лицемер, и в открытую говорю о своих намерениях, о своих мыслях, пока вы прикрываетесь этим сомнительным изобретением людей — моралью. К слову, люди-то как раз ею не прикрываются — те же викинги режут всех и вся, будь то святые, просто монахи или мирные селяне, грабят их и сжигают то, что не сумели утащить с собой. И это только пример, и, надо заметить, они хотя бы не пытаются говорить что-то об убийстве, как грехе, скрывая свою животную натуру, как это делают их южные соседи.
— И к чему это твоя столь интересная лекция напополам с обвинениями?
— Это я к тому, что вы и сами пользуетесь весьма сомнительно выглядящими методами, про которые предпочитаете не говорить, и в то же время осуждаете за них меня, однако я отличаюсь лишь тем, что не стесняюсь говорить о них вслух.
— Да как ты смеешь!..
— Наглец!
— Только из-за материного крыла вышел, а уже борзеет!
— И ваши возмущения, многоуважаемые Советники, лишь подтверждение моих слов, как это ни печально.
— Ах ты!
— Довольно.
— Адэ’н! Ну хоть скажи ему!..
— А что мне ему сказать? Он, в общем-то, прав.
— Но…
— Все мы не такие, какими желаем казаться, и это неизбежно. Но суть состоит в том, что многие копят силу лишь для себя, и творят зло лишь в личных целях, желая удовлетворить собственные амбиции. Мы от этих безумцев отличаемся тем, что творим страшные вещи во имя процветания нашего Гнезда, а, следовательно, во благо. Зло на службе у добра.
— Слишком много в нас человеческого…
— Это хорошо или плохо?
— Это просто есть — это нельзя изменить в нас, ведь это наша суть.
***
Восходящее солнце, только-только явившее свой лик миру, слепило юноше глаза, но он всё еще крепко держался в седле, и поколебать его решительность было совершенно невозможно — он больше не верил в Богов, но верил в чудо.
Длинный шлейф пыли, поднимаемой с сухой от продолжительного отсутствия дождей дороги, тянулся за мчащимся галопом конём.
Ветер, свежий и влажный от тающего под лучами солнца утреннего тумана, бил в лицо, даря бодрость и силы, показывая, что он тоже — живой и счастливый!
Глядя на улыбавшуюся, ещё не так широко, как было ей свойственно ещё год назад, но уже теплее и ярче, чем в начале зимы, Мирославу, Радмир не мог сдержать своего восторга — живая!
Он прижимал её к себе, ведь ездить верхом она ещё не умела так искусно, как он сам, да и мала она была для этого.
Ладно-то он!
Их, мальчишек, чуть ли не с рождения учили держать меч в руках, и на коне держаться они умели, ещё не научившись ходить.
Радмир утрировал, конечно, но суть от этого не менялась — сейчас он был как никогда до этого благодарен их системе воспитания, при которой, несмотря на выбираемое мальчишкой дело — ремесло ли, бытие воином-дружинником у князя ли, земледелие ли, любой мужчина мог взять в руки топор, или корьё, или меч и пойти на врага, причём умело — абсолютно все сыновья учились у своих отцов воинским премудростям, и без знания их не имели права называться мужчинами.
Конечно, Мирослава с детства просила научить и её сражаться — бойкая девчонка с усердием выполняла всё то, что придумывал для неё брат, запоминала всё, что он ей рассказывал.
Безусловно, не девичье то дело — с мечом наперевес скакать по полю брани, но уметь защитить себя она должна, ведь на свете было немало людей с разными плохими намерениями, а он, Радмир, мог в один «прекрасный» миг просто не успеть прийти на помощь своей чересчур бойкой сестрёнке.
Сейчас же это ему очень пригодилось, он мог быть почти спокоен за Мирославу. Да и защитить её, в случае чего, тоже мог.
Мирослава…
Он не знал, что именно Боги, в отсутствии которых он уверился почти окончательно, взяли с него, как плату за сотворённое чудо, но уверенность в том, что с самого начала и по сей момент он всё делал правильно, теперь отказывалась его покидать.
В ту ночь, когда он достиг, казалось, пика отчаяния, что могла скопиться в одном единственном человеке, когда погасла маленькая свеча, он, казалось, сам умер.
Вот просто существовал и — раз! И нет его. Как не было дыхания в маленьком тельце со слишком холодными руками.
Он тогда лишь закрыл лицо руками и тихо повторял — что угодно, что угодно, что угодно…
Лишь не забирайте её.